В начале 1930-х годов в редакцию парижского эмигрантского журнала “Числа”, пришёл из Константинополя пакет с рукописью, озаглавленной “Повесть с кокаином”. Автор — некий М.Агеев. Уже в 1934 году переименованную повесть в “Роман с кокаином” опубликовали в парижском еженедельнике “Иллюстрированная жизнь”, а следом вышла её первая часть в “Числах”. 

Эмигрантская критика встретила роман с большим воодушевлением. Например, Георгий Адамович писал: “На этот раз «Числам» посчастливилось: они «открыли» настоящего писателя”, — и он не ошибся. Со всех сторон появлялись самые разные отзывы: Мережковский восторгался и сравнивал с “Подростком” Достоевского, Ходасевич, наоборот, находил в книге языковые погрешности, а издатель Василий Яновский рассчитывал и на коммерческий успех. 

В том же 1934 году в другом парижском эмигрантском журнале “Встречи” появляется рассказ “Паршивый народ” под тем же таинственным именем — М. Агеев. После чего автор пропадает столь неожиданно, как и появился — больше об Агееве никто не слышал: ни о литераторе, ни о человеке. Остаётся лишь загадка, кто он такой, о которой будут спорить с разной интенсивностью до 1990-х годов. 

“Роман с кокаином” — история от первого лица о юном Вадиме Масленникове, живущем в Москве. Роман описывает несколько лет его жизни: от последних классов гимназии до первого университетского времени (1913–1919). Вадим упивается декадентством, саморазрушением и чувством вины одновременно; он высокомерен, заносчив, одинок и аморален: заражает девушку сифилисом, подсаживается на кокаин, ненавидит свою мать, стыдится её и т.д. Сюжет можно условно поделить на две части: до кокаина и после. 

Гимназист Вадим Масленников ничуть не нравственней себя университетского. Это во многом зеркальные персонажи, только если в первой части в центре его внимания женщина, любовь, страсть и т.п., то во второй — кокаин и кокаиновая рефлексия о добре и зле и прочих вопросах мироздания. “Роман с кокаином” с самого его выхода было принято сравнивать с “Подростком” Достоевского, и при внимательном чтении становится понятно, что это не только близкие, но и во многом родственные произведения. Однако есть одно характерное отличие: Вадим Масленников, хоть и пишет “исповедь”, но не раскаивается. В русской дореволюционной прозе читатели искали справедливости, правильности, после Первой мировой, революции, ленинского и раннего сталинского терроров литература справедливости предоставить не может. 

Поиски автора, скрывающегося за “М. Агеев”, начались сразу после публикации “Романа с кокаином”. Однако вскоре как про роман, так и про автора забудут надолго. В 1956 году выйдет книга писателя Владимира Варшавского “Незамеченное поколение” о русской эмиграции (собственно, он первый, кто назвал это поколение “незамеченным”, так и до сих пор принято его именовать), в которой напишет:

В. Ходасевич говорил когда-то: “В известном смысле историю русской литературы можно назвать историей уничтожения русских писателей”. Судьба эмигрантских сыновей лишний раз это подтверждает.
Трагически погибли совсем ещё молодыми людьми Н. Гронский, В. Диксон, Б. Новосадов, Б. Поплавский, С. Шарнипольский.
Покончил с собой Болдырев.
Пропал без вести Агеев. Никогда больше не встречаешь в печати и многих других имён.
Буткевич умер от истощения в марсельской городской больнице. От тяжёлых болезней, вернее, от тяжелой жизни преждевременно умерли Вера Булич, К. Гершельман, Ирина Кнорринг, И. Савин.
Умер от чахотки Анатолий Штейгер.

В действительности он оказался прав: почти все эти имена забыты. Наверное, иногда вспоминают только Ходасевича, в лучшем случае — Бориса Поплавского, умершего от передозировки кокаином. Как и в отношении Агеева Варшавский не ошибается. Автора “Романа с кокаином” забывают на полвека. 

В начале 1980-х годов Лидия Швейцер случайно наткнулась на “Роман с кокаином” в букинистической лавке на берегу Сены, ничего не зная про эту книгу. И только эта случайность дала новую жизнь Агееву: роман переиздают, переводят на другие языки, филологи бросаются искать автора. Французский журнал “Libération” находит 76-летнюю поэтессу Лидию Червинскую и берёт у неё интервью, в котором та сообщает, что не только была знакома с Марко Леви, скрывающимся под псевдонимом “М. Агеев”, но и была с ним в любовной связи. Впрочем, немногие в это верят. Например, Никита Струве пишет большую научную работу, в которой доказывает, что не существовало никогда никакого Агеева и даже Леви, а “Роман с кокаином” написал не кто иной, как Владимир Набоков. Это версия долго продержится, хотя жена писателя Вера Набокова, дожившая до 1991 года, будет яростно опровергать подобные теории:

Мой муж, писатель Владимир Набоков, “Романа с кокаином” не писал, псевдонимом “М. Агеев” никогда не пользовался, в журнале “Числа”, нагрубившем ему в одном из своих первых номеров, не печатался, в Москве никогда не был, в жизни своей не касался кокаина (ни каких-либо других наркотиков) и писал, в отличие от Агеева, на великолепном, чистом и правильном, петербургском русском языке.
О слабости русского языка Агеева можно судить не только по слову “шибко” — слову, совершенно недопустимому в серьёзном литературном произведении, — но и по таким словам, как “зачихал” в смысле “чихнул” или “использовывать” и тому подобное.
Я нарочно не вхожу в рассмотрение примитивности замысла и грубости его выполнения далеко, впрочем, не бездарным господином Агеевым, но не могу не удивляться тому, что Н. Струве, сорбонский специалист по русскому языку и литературе, мог спутать вульгарный и часто неправильный слог Агеева со слогом тончайшего стилиста В. Набокова.

В перестроечные годы “Роман с кокаином” букинисты стали продавать за очень большие деньги как неизвестный роман Набокова (он уже стал известным в России к тому моменту). А в 1994 году вышла работа Сорокиной и Суперфина “«Был такой писатель Агеев…»: Версия судьбы, или О пользе наивного биографизма”, в которой установили авторство.

Название “Роман с кокаином” представляет собой не просто игру слов, но и указывает на жанр, получивший распространение в Испании XVI века и Франции XVII века, роман с ключом — роман, в котором за условными историческими или мифологическими персонажами угадывались реально живущие люди. Часто к такому роману прилагался “ключ” — список, где указывалось, кто из придворных зашифрован в качестве того или иного персонажа. Этот жанр был популярен и в 1920-е годы. Учёные без труда нашли гимназию Клеймана (в действительности она носит имя Креймана), выпускники которой повторяют имена героев романа: среди фрагментарно сохранившихся материалов креймановской гимназии удалось обнаружить протокол заседания педагогического совета от 28 апреля 1916, зафиксировавший отметки учеников выпускного класса. Под номером 12 в нём значился Марк Леви. И рядом ещё три имени действующих лиц “Романа” — Василий Буркевиц, Айзенберг, Тикиджянц (в романе — Такаджиев). А в 1997 году была опубликована переписка Марка Леви и Николая Оцупа, которая содержала переговоры об издании романа, а в одном из писем приводились его заключительные фразы, пропущенные в рукописи и не вошедшие ни в одно издание, что окончательно сняло все подозрения. 

Сам Марк Лазаревич Леви родился в еврейской купеческой семье в 1898 году (на год старше Владимира Набокова, но ровесник Олейникова, Бертольда Брехта и Ремарка). В 1908—1916 годах учился в московской частной гимназии Рихарда Креймана, после чего поступил на юридический факультет Московского университета, но ушёл оттуда с третьего курса. В 1924 году Леви уехал в Германию и поступил на филологический факультет в Лейпциг, после окончания переехал в Париж, потом — в Стамбул. В июле 1942 года автора “Романа с кокаином” турецкие власти выслали в СССР как советского подданного. В столице эмигранту жить не разрешили, и он поселился в Ереване под именем Марк Леонтьевич Левин, где преподавал немецкий язык. Умер он в Ереване 5 августа 1973 года. 

В 2000 году литературный критик Лев Аннинский получил письмо от читателя в ответ на статью о М. Агееве:

Уважаемый Лев Александрович, прочел в “Эхе” Вашу статью “Игла в сердце” и сразу вспомнил Марка Леонтьевича Левина.
Холёное лицо, несколько полноватая фигура, но собранный, подтянутый, он был похож на иностранца. Его невысокая ладная фигура выражала достоинство и корректность.
Удивительно, что мне, мальчишке, запомнилось даже его элегантное серое пальто. Вероятно, потому, что такого никто не носил в послевоенном Ереване. Разве что великий трагик Ваграм Папазян…
В 50-е годы я учился в Ереванском университете, а Левин преподавал немецкий язык и литературу сначала в Русском педагогическом институте имени Брюсова, а затем на романо-германском отделении филологического факультета университета. Вёл научную работу в Институте языка Академии наук Армении. Даже давал приватные уроки тогдашнему премьер-министру…
Словом, он высоко котировался как первоклассный специалист и педагог, пользовался заслуженным уважением коллег и студентов.
Поэтому Ваше утверждение, что умер он всеми забытый и “похоронен в безымянной могиле”, вызывает у меня сильное сомнение.
Замечу, что в Армении, в отличие от России, интеллигенция пользуется большим уважением. Характерно, что в армянском языке нет слова “интеллигент”, а есть слово “мтаваркан”, что звучит почти как мыслитель.
Добавлю: у Марка Левина была семья. Его сын Юрий, отличный фоторепортер, делал снимки, когда я от Союза журналистов сопровождал в поездке по Армении Джона Стейнбека.
Кстати, хорошо знал Левина рано ушедший из жизни заместитель главного редактора “ДН” Акоп Салахян, обаятельный человек и замечательный литературовед: они работали в одно время на одном факультете.
В Ереване помнят Марка Леонтьевича его коллеги и ученики.
Но вот что Марк Левин и писатель М. Агеев одно и то же лицо, уверен, не знал никто. Я бы первый побежал брать у него интервью… У Левина, вероятно, были веские причины скрывать своё авторство. Об этом Вы справедливо пишете в своей статье.
Думаю, что жизнь и творчество писателя, приобретшего европейское признание (если его спутали с таким изощренным стилистом, как Набоков, а с первой рецензией на “Роман с кокаином” ещё в 1937 году выступил Владислав Ходасевич), достойны глубокого научного исследования. В чём, возможно, поможет ереванский архив Марка Левина. Собственно, почему бы не переиздать “Роман с кокаином”? Он так созвучен нашему времени…


Владимир Шахназарян.