В этот раз речь пойдёт о спектаклях, которые не позиционируются как документальные. Один из них — драматический спектакль “Чук и Гек” (2017), поставленный Михаилом Патласовым на Новой сцене Александринского театра. Другой — кукольный спектакль “И дольше века длится день” (2017), созданный творческим объединением “Таратумб”.
В первом спектакле драматурги Андрей Совлачков и Анна Шклярская объединили произведения Гайдара (в первую очередь сказку “Чук и Гек”) с воспоминаниями людей, пережившими репрессии или участвовавшими в них по другую сторону. Отправной точкой для создателей спектакля стало то, что они обратили внимание на путь, который проделывают в сказке Чук, Гек и их мать. Направляясь к отцу, они будто едут по этапу в лагерь вглубь страны. Детская неосведомлённость Чука и Гека превращает для них страшный путь в увлекательное, новогоднее путешествие. На этом противоречии и выстраивается спектакль.
На сцене царит двоемирие: сказка, которую создает вечный пионер с красным галстуком — Гайдар (его играет Пётр Семак), и реальность, звучащая через воспоминания людей, тогда живших.
Сказочный мир показан нарочито наивно — по-детски: игрушечный домик, через окошки которого видна комната Чука и Гека; деревянная красная лошадь, которая повезёт их к отцу; жёлтый лимон-луна.
Но эта картинка из детской книжки постоянно рвётся. Под железный удар герои уходят с авансцены — где сказка, — вглубь. Их лица, проецируемые на бетонную, нависшую над сценой, стену, из цветных становятся чёрно-белыми. Актёры, существуя на авансцене, играют нарочито радостно и суетливо, слегка напоминая комедии 30-х годов. Когда же они выходят из сказочного мира, их мимика и жесты становятся сдержанными, голоса начинают звучать ломано и низко.
В этом спектакле “документы” идут наравне с художественным произведением, ставшим основой постановки, и придают ему новое звучание.
В последнем из рассматриваемых спектаклей — “И дольше века длится день” — используются совершенно иные “документы”. Если до этого драматурги и режиссеры обращались к текстовым источникам (интервью, воспоминания, дневники), то в данном случае “документы” материальны: в спектакле задействованы предметы, найденные участниками экспедиций, которые организует музей Истории ГУЛАГа. О них перед началом спектакля подробнее рассказывает директор музея, Роман Романов, ставший продюсером постановки. На протяжении всего своего выступления он крутит в руках алюминиевую крышку от какой-то кастрюльки. На крышке процарапано имя — Тажибек. Что за человек носил это имя? — неизвестно. С этой крышки начинается действие спектакля. И дальше будут появляться подобные предметы, принадлежавшие когда-то кому-то, неизвестному, вырванному из привычной жизни, заключенному. Какие-то из этих вещей, как, например, алюминиевые чашки, заметны из-за своего “активного” участия в спектакле. Другие — менее приметны.
Но все они, обретая здесь новое назначение, вновь оживают. И невольно оживляют собой память о тех, кто прежде соприкасался с ними.
Вообще прикосновения играют большую роль в этом спектакле. Кажется, что недаром такие материальные “документы” задействованы именно в кукольном спектакле, где часть действия выстраивается на отношениях между куклами и актёрами. Основные герои спектакля — планшетные куклы. Когда актёры не трогают их, они отданы сами себе: замирают, задумчиво глядя куда-то вдаль, или движутся вдоль железнодорожных путей. Когда же актёры управляют куклами... Или, нет, неверно, они куклами не управляют, а лишь направляют их, оберегают, всегда непосредственно касаясь их. Так, Абуталипа, раненного незаслуженными, а потому жестокими обвинениями учеников прижимает к себе, стремясь оградить его от внешней злобы, актёр Евгений Козлов. Актрисы Татьяна Саруханова и Ирина Латушко заботливо помогают Зарипе выжимать постиранную одежду. Актёры здесь относятся к куклам, как дети к своим любимым игрушкам, выражают свою нежность к ним через прикосновения и взгляды. И потому предметы из хранилища музея здесь актуализируются и так же через соприкосновение наделяют спектакль той историей, свидетелями которой они были.