В “Gender Trouble” Джудит Батлер пишут, что дрэг способен стать средством противостояния репрессивной гетеронормативной матрице, поскольку оголяет искусственность гендера как постоянно воспроизводимого социального конструкта. Но следует ли из этого, что люб_ая перфомер_ка, участвующ_ая в дрэг-шоу, автоматически совершает политическое действие по демонтажу гендерных стереотипов? Нет. В этом эссе я попытаюсь показать, почему дрэг не всегда обладает политическим зарядом.
Однако прежде всего следует разобраться, зачем Батлер понадобился дрэг. Поскольку “не существует политической позиции, очищенной от власти”, любое сопротивление зависит от норм и структур, которым оно сопротивляется. Преодоление угнетающих гетеронормативных категорий может зародиться только внутри этих самых категорий. И именно дрэг-перформанс для философ_ки становится примером действия, которое способно, гипертрофируя черты естественных/нормативных феминности и маскулинности, «открыть их фундаментально фантазмическую природу». Иными словами, исполняя на сцене, скажем, “природную” женственную пластику и интонируя, как женщина, дрэг-квин разрушает представление о том, что гендер — это фиксированное и естественное явление.
Тезис о радикально дискурсивной природе гендера, который развивают Батлер, вызвал большую критику со стороны транс*сообщества. Главная проблема, как это выражает Джей Проссер, заключается в том, что транс*тело используется квир-теорией для подтверждения перформативности гендера, но не учитывает жизни транс*людей. Саориз Кейтлин О’Шеа отмечают, что феномен гендерной дисфории представляет для теории Батлер существенный вызов, поскольку противоречит её анти-эссенциальной основе. Они также предлагают изучать не аллегорические идеальные конструкции, а реальный опыт транс*персон, который много шире, чем пишут Батлер.
Ответом на критику стала другая книга Батлер — “Bodies That Matter”, — где уточняются и корректируются тезисы из “Gender Trouble”. Помимо прочего, в ней говорится, что нет прямой связи между дрэгом и субверсией. Он может быть использован как для «денатурализации», так и для «реидеализации» гетеросексуальных гендерных норм. Словом, Батлер ставят под сомнение собственный тезис: оказывается, дрэг-перформанс способен поддерживать актуальные гендерные иерархии.
Кадр из фильма "Малиновый рейх"
Субверсивность таких шоу становится еще более шаткой, если рассмотреть их в контексте неолиберальной реальности. Термин “гомонормативность” предложен Лизой Дагган и описывает процесс встраивания негетеросексуальных людей в доминирующие гетеронормативные экономические, социальные и политические институты. Революционное движение по перестройке гендерных иерархий заменяется просьбой признать равные права квир-людей, разрешить им вступать в брак или принимать в семью ребёнка. Гомонормативный дискурс выстраивает “Хорошего Гея” в противовес “Плохому Квиру”, который не вписывается в привычные патриархальные порядки. По Дагган, нормализации сопутствуют интеграция в логику потребления и деполитизация сексуальности, что ведёт к сохранению статуса-кво. Отличным примером гомонормативности будет такая сцена из популярного сериала Modern Family. В школе, где учатся их дети, встречаются две пары — лесбиянок и геев. Женщины врываются в комнату, и пара мужчин, сидящая в креслах, ядовито произносит: “LESBIANS!!!” В следующей сцене мы понимаем, в чём причина их неприязни. Деловито строя графики руками, мужчины объясняют, почему геи и лесбиянки несовместимы: “You have gay men and straight men — both the same gender; gay men and straight women — both attracted to the same gender; but gay men and lesbians…. nothing”. По мнению гей-пары, между ними и лесбиянками не может быть ничего общего, потому что от природы они разные.
Посмотрим на известное дрэг-шоу через призму гомонормативности. Ru Paul Drag Race — один из самых популярных дрэг-проектов в мире. И хотя шоу повышает видимость негетеронормативных людей, оно встроено в неолиберальный дискурс, коммодифицировано и деполитизировано. Участники — по большей части гомосексуальные мужчины — соревнуются в ремесле дрэг-квин: они накладывают макияж, участвуют в конкурсах по шитью и, разумеется, дефилируют на подиуме. Существенная деталь программы — монтажные склейки, которые скрывают (потенциально субверсивный) процесс трансформации участников в свои амплуа. Так, часто в одном кадре мы видим перформера в обыденном виде, а затем по мановению волшебной палочки от Max Factor он превращается в дрэг-квин. Этим обусловлено то, что зритель, в сущности, остается наблюдателем двух дискретных воплощений участника шоу и не видит внутренней машинерии гендерного производства.
“My drag is glamorous, polished and stone”, — говорит Вивиен, победитель_ница одного из сезонов. Гламур и опрятность — в самом деле важнейшие категории для Drag Race. Как пишет Хосэ Эстебан Муньос, “коммерческий дрэг представляет продезинфицированную и десексуализированную версию квир-субъекта для массового потребления”.
Слово “потребление” особенно значимо. Вокруг Drag Race существует целая индустрия, которая помогает почувствовать себя частью/союзником квир-сообщества, однако делать это предлагается, конечно, с помощью приобретения товаров. Проект сотрудничает с производителями косметики, которые основывают свои пиар-кампании на рекламе эмансипации. Сам Ru Paul не раз мелькал в рекламных роликах MAC, при просмотре которых можно подумать, что покупка туши от the MAC girl поддерживает негетеронормативных людей и способствует борьбе с угнетением. Однако, безусловно, это ощущение обманчиво. Такое приобретение, очевидно, оторвано от какого бы то ни было полезного акта солидарности и вряд ли подрывает устоявшиеся гендерные иерархии. Таким образом, Drag Race конструирует неолиберальный “эмансипаторный” дискурс, который не только не подрывает гомонормативные каноны, но предлагает активно встраиваться в культуру потребления, уводя фокус от всякого действенного сопротивления.
И Drag Race в этом не одинок. Другой пример дрэг как продукта для массового зрителя — проект “Королевские Кобры” Насти Ивлеевой. К нему можно было бы предъявить схожие претензии (например, на сцене мы видим только ампула дрэг-квин). Впрочем, плашка в начале выпусков, заботливо сообщающая, что “шоу не направлено на формирование нетрадиционных сексуальных установок”, красноречивее всего говорит об антисубверсивности проекта. К несчастью, на повестке дня российских квир-людей задолго перед пунктом “быть радикальными борцами с репрессивностью гендера” стоит пункт просто “быть”.
(Разумеется, в контексте войны и нового закона о запрете “пропаганды нетрадиционных отношений” (как абсурдно это звучит в тексте про Батлер!) любая гендерная неконформность становится политическим жестом par excellence. Однако, кажется, этот жест в российском контексте маркирует поддержку т.н. либеральных (западных / гуманистических / европейских / whatever you call it) ценностей, что не равно денатурализации гендера.)
Показательно, что под “дрэг” в массовой культуре обычно понимаются два нормативных по своей сути процесса: превращение в “женщину” или “мужчину”. Популярные шоу подразумевают лишь два ограниченных варианта, и при ближайшем рассмотрении дрэг-культуры как (гомонормативной) медиа индустрии мы открываем “фантазмическую природу” не гендера, но самой попытки трансгрессии в этих проектах.