Австралийский вид орхидей Chiloglottis обеспечивает своё опыление весьма хитрым способом, мимикрируя под самку местного вида ос, выделяя феромоны этого вида и привлекая таким образом самцов. Поскольку у самок этого вида нет крыльев, орхидея специально стелется по земле, а самцы, перелетая от цветка к цветку, обеспечивают её размножение. Это развитие двух разных видов живых организмов за пределами простого симбиоза. Оно обусловлено влиянием видов друг на друга на эволюционном уровне и называется коэволюцией.
Машины не просто движутся, они развиваются под влиянием человеческого сознания, стелются по земле и привлекают человека, подобно осе-орхидее. Безжизненный материал “машин” оживает в руках человека, сознание оживляет машины, задавая им форму и предназначение: так происходит коэволюция сознания и машин.
Машины, как элемент окружающей среды, развиваются и преобразуются в соответствии с технической документацией. То есть патенты, чертежи, схемы, продвигающие развитие сознания путём изменения средств производства его материальных и виртуальных продуктов, преобразовывая мир. Так машины инкорпорированы и в сознание, и в среду обитания человека. Коэволюция сознания и машин носит фундаментальный характер, выраженный в процессе связанного развития среды обитания человека.
В нашей культуре мы встречаем три различные причины преобразования среды обитания: сакральную, эстетическую и утилитарную. Эти предпосылки умозрительны в том смысле, что они не существуют в окружающих нас предметах. Это продукты деятельности сознания, тени в пещере Платона, требующие рационального познания и воспринимаемые через интерпретации.
Французы говорят: “понять, значит привыкнуть”. Так, человек сперва долго привыкал к миру и лишь недавно действительно приблизился к его пониманию. Первобытное сознание обладало нерефлексивно-целостным восприятием мира — мифом и носило чувственно-образный характер переживаний. Это первое соприкосновение сознания и машин — гибрид природы и культуры. Коллективные переживания сформировали прообразы, ставшие понятиями, конституирующими реальность. Интерсубъективность мифа лежит в основе общего коммуникативного поля, в котором явления имеют общезначимые интерпретации. Это единообразие нашло своё отражение в развитии языка.
Трансформация языка включает в себя развитие типов коммуникации в ряде “когнитивных революций”. Так, в живой речи сформировались общезначимые понятия, что способствовало передаче вербальной информации в пространстве. А изобретение письменности даровало способность преодолевать время с помощью передачи информации.
Первая “когнитивная революция” ограничена рамками от первичных сигнальных систем до появления естественного языка. Вторая заключается в “умерщвлении” языка письменностью. Третья началась с изобретения письменности и закончилась изобретением книгопечатания. Четвертая началась с появлением ЭВМ и сети Интернет. Первая “когнитивная революция” была обусловлена появлением мифологического архетипа мировозрения, вторая — философского и религиозного, третья — научного, а четвёртая — неомифического архетипа.
Мы являемся свидетелями конца третьей когнитивной революции. В её начале отпечатанные символы стали собирать разобщённые осколки мифа, распространяя их в зарождающемся массовом обществе. Интернет вновь связал эти осколки воедино. Новообретённое единство выражено в неомифе, которые тотален как миф (здесь миф понимается, как принципиально-конструирующее образование, создающее целостность восприятия бытия, соединяя в себе реальное и идеальное, сознательное и бессознательное, рациональное и иррациональное, удерживая это единство в живом воображении). Так открылся путь к трансвиртуальному.
Трансвиртуальность знакома каждому пользователю графического интерфейса, в её основе лежат фундаментальные принципы работы мышления с визуальной информацией.
В 1862 г. писатель Виктор Гюго написал своему издателю, спрашивая, успешны ли дела с его новой книгой “Отверженные (Les Misérables)”. В письме он написал лишь один знак вопроса “?”, на что издатель ответил ему письмом, в котором был только один восклицательный знак “!”, указывающий что книга прекрасно расходится. Этот обмен сообщениями не имел бы никакого смысла для третьего лица. Удалённый контекст уникален только для тех, кто принимает участие в переписке.
Трансвиртуализация открывает возможность переноса внутреннего чувства в виртуальную среду. Это единство опыта мышления и чувствования, знания и веры. Легче всего описать это через концепцию дополненного знания. Дополненное знание, являясь трансвиртуальным, объединяет знание с верой. На практике это ярко демонстрируется возможностью “загуглить” любой интересующий вопрос, получив мгновенный доступ к имеющимся данным. Так мы имеем дело с информацией.
В случае с Гюго информация совпадает с материальным предметом, манипулируя которым писатель передаёт внутреннее чувство во внешней среде. Гюго и его издатель преобразовывали внешний мир, используя листок, перо, чернила применяя способность письма (особого умения). Так возникло некоторое пространство между реальным и виртуальным — поле манипуляции внешним миром.
В эпоху распространенности периферийных цифровых устройств мы сталкиваемся с подобным явлением. Но перенос внутреннего чувства уже в виртуальную среду совершается посредством манипуляции цифровыми объектами (участками кода), а не материей.
Виртуальные вещи выражаются как в цифровых объектах, так и в материальных воплощениях. Например, 1 $ США лежащий на счёте в банке и принадлежащий конкретному человеку, есть виртуальная вещь. Но если мы хотим обменять его на товар или услугу, то мы будем взаимодействовать либо с цифровым объектом (машинный код) при безналичном расчёте, либо в его материальном воплощении, в виде выписанного чека или денежной купюры. При этом мы воспользуемся всё тем же 1 $ США (здесь, разумеется, уместно вспомнить “таллер” Имманиула Канта).
Сегодня это можно назвать неоритуальной практикой с участием виртуальных артефактов (кодов, паролей, электронных ключей шифрования). Так же, например, раньше люди измеряли расстояние во времени, а теперь в гугл-картах.
Трансвиртуальность — это пустыня знания, где информация — её песок. И самые большие пустыни лежат в глубинах экзистенциального опыта. Трансвиртуальность — это единство информации и эксформации, где информация — это опыт мышления, а эксформация — опыт чувствования.
Трансвиртуализация “неомифа” ведёт к потерянному нашими предками единству я-мы-оно, выраженному в мифологическом архетипе мышления. При этом нет потери индивидуальности, свойственной первобытному сознанию. Таким образом, киберпространство становится продолжением сознания, а графический интерфейс позволяет нам сделать компиляцию наших индивидуальных сознаний, конфигурировав их в сети интернет.
Интернет — гипертекст. Подобно психоанализу, где мы вскрываем бессознательное, практикуя речь, выстраивая ассоциации и перемещаясь по ним в пространстве языка, в интернете мы перемещаемся по ссылкам, символизируя практики коммуникации, коммуникативным полем которых является коллективное бессознательное. Когда мы подключаемся к интернету, мы получаем доступ к чему-то большему, чем отдельное сознание.
Неомиф лёг в основу новой социальной революции. На данном этапе человек становится дикарём трансвиртуальной эры, что вынуждает нас отказаться от старых инструментов описания внешнего мира, сознания и культуры, а также от ранее принятой периодизации истории, актуальной только для прошлой эры.