Пьеса
Действующие лица:
1. Афанасий Арсеньевич — покойник, 77 лет.
2. Клавдия Ильинична — троюродная сестра Афанасия Арсеньевича, 81 год.
3. Виталий — двоюродный внук, студент-филолог, 22 года.
4. Зинаида — двоюродная сестра Виталия, фотограф, скрипачка, 27 лет.
5. Костя — внук Клавдии Ильиничны, школьник, 9 лет.
6. Валерий Максимович – крестник Афанасия Арсеньевича, дядя Виталия, предприниматель, 47 лет.
7. Любовь Андреевна — мать Виталия, 51 год.
8. Виктор — сын Афанасия Арсеньевича, 56 лет.
9. Заура — владелица кафе.
10. Дмитрий — водитель автобуса.
11. Четыре могильщика — Иван, Василий, Марк, Пётр.
12. Другие родственники и друзья покойника, персонал кафе, мужчины, принёсшие пустой гроб.
Явление 1
Сибирская провинция, осень. Дорога в поле. Утро. Из-за лесополосы появляется городской автобус. Проехав до середины поля, он застревает в грязи, долго буксует. Выходят мужчины, начинают толкать автобус. Водитель высовывается из своего окошка, руководит процессом. Четыре могильщика стоят в стороне.
Дмитрий: Давай!
Мужчины толкают. Автобус буксует. Летит грязь.
Дмитрий: Пауза! (оборачивается в салон) Женщин попрошу выйти.
Все женщины выходят из автобуса. Среди них мелькает маленький Костя. Он занимается своим делом: слоняется вокруг людей, вокруг автобуса, рвёт траву, тыкает палкой лужи, бормоча про себя “Смерть не смерть, не смерть, смерть не смерть, смерть не смерть, смерть не смерть, смерть смерть смерть смерть смерть! Не не не не не не не не не не не…”. Костя периодически уворачивается от заботливых родственниц и с детской серьёзностью помогает толкать автобус.
Дмитрий: Давай!
Мужчины во главе с Виктором: И — взялись, и — раз, и —…
Дмитрий: И ещё разочек!
Родственник (обращается к могильщикам): Мужики, а вы чо стоите-то?
Марк: Мы в форс-мажорах не участвуем. По договору: мы гроб в автобус внесли, потом вынесли, могилку откопали, гробик положили, прикопали…
Родственник: Так чей автобус-то, вашей же фирмы.
Могильщик Марк: Вот пусть водитель и…
Дмитрий: Так, алло. Марк, мужики, вы тут базар пока разводите, солнце сядет уже. Вы в темноте копать хотите?
Могильщик Иван: Кто доплачивать будет?
Родственник: У вас оплата почасовая.
Валерий Максимович молча подходит к могильщикам, достаёт из кошелька деньги. Марк убирает их в карман. Трое из могильщиков присоединяются к остальным мужчинам. Пётр остаётся в стороне. Попытки вытащить автобус затихают. Мужчины расходятся, кто — курить, кто — в автобус, кто — писать. Из автобуса выходит Дмитрий. Он внимательно изучает колесо и углубление под ним. К нему подходит Валерий Максимович.
Валерий Максимович: Можно доску попробовать.
Дмитрий: Где-то была у меня доска, да.
Дмитрий исчезает в автобусе, возвращается с доской, подкладывает её под колесо и вновь залезает в кабину. К автобусу возвращаются мужчины, начинают толкать, доска переламывается.
Дмитрий: Всё, короче, вызывайте эвакуатор.
Родственник: Так сколько он сюда ехать будет? Где мы вообще?
Валерий Максимович уходит в сторону и звонит по телефону.
Дмитрий: Варианты?
Другой родственник: Да мы только километров тридцать от города-то отъехали…
Родственник: Давайте ещё толкнём.
Марк: Дождик этот ещё, бля, моросит.
Могильщик Василий: Толкали уже.
Иван: Всё, нахер, перекур.
Пётр: Тут километров десять осталось до кладбища. Можно пешком дойти.
Василий: Десять километров гроб тащить? Петро, ты чо?
Любовь Андреевна: До кафе, где мы поминки заказали, меньше, значит.
Пётр: Какое кафе?
Любовь Андреевна: "Порт-Артур".
Марк: Так там и тачку найти можно будет!
Поднимается неразборчивый спор. Кто-то решает отправиться в город, кто-то открывает заднюю дверь автобуса, чтобы вытащить гроб. Кто-то звонит по телефону. Виталий и Костя помогают выбраться из автобуса Клавдии Ильиничне. Наконец через суету и шум собравшиеся разделились на две группы. Одни ждут в автобусе эвакуатор. Другие нестройным караваном отправляются в сторону "Порт-Артура", а оттуда на кладбище. Зинаида опережает и обегает караван с разных сторон, чтобы сделать фотографии.
Виктор: Клавдия Ильинична, Маргарита Николаевна, Маша, вы остаётесь в автобусе и ждёте эвакуатор. Я позвонил, он приедет в течение получаса, ну самое большое — час…
Родственник: Эй, а, может, ещё раз толкнём? Мы в своё время впятером БТР из грязи выталкивали …
Другой родственник: Ну, Афанасий Арсеньич, затейник...
Василий: Петро, у тебя сигареты остались?
Родственница: Куда ты, балда, в такую слякоть на каблуках? Ты вообще куда так нарядилась-то? На свадьбу, что ли?
Виктор: И ты, Андрюха, останься с женщинами.
Родственница: Не дай бог что…
Пётр: Да в деревне купим.
Родственник: Иди переоденься, пока не пошли.
Марк: Ровней держи, ёб…
Любовь Андреевна: Тебе же завтра в университет, Виталя, сыночек…
Иван: Да у меня ещё остались.
Товарищ родственника: А Вы вот, возьмите мой носовой платок.
Родственница: Ладно, я пока вздремну в автобусе.
Другая родственница: А свечи, свечи-то не забыли взять?
Родственник: Угораздило же в такую погоду помереть…
Родственница: Вон там хутор был.
Виктор: Я ещё помню, мы по этой дороге на велосипедах до города.
Другая родственница: Может, до магазина пока сходим?
Виталий: Осторожнее, тут осторожнее…
Валерий Максимович: Клавдия Ильинична, вы-то куда?
Иван: Щас, погоди, я перехвачу.
Другой родственник: Я с собой бананы взял.
Виктор: Вон через то поле, да.
Костя: Баба, баба, смотри, коршун летит.
Родственница: Вон за тем деревом церковь стояла.
Дмитрий: А мне что делать, а?
Другая родственница: Как сейчас помню!
Товарищ покойника: А Вы, Михаил, я так понимаю, бывший коллега Афанасия Арсеньевича, верно? Приятно, приятно познакомиться! Он много о Вас рассказывал, когда мы учились с ним в институте.
Клавдия Ильинична: Ну, робята, в путь!
Кто-то: Это ворона.
Вереница людей, идущих за гробом, растягивается на несколько десятков метров. Идти трудно. Приходится огибать лужи и с трудом вытаскивать ноги из грязи. При очередном манёвре один из могильщиков поскальзывается, гроб выпадает из мужских рук, падает и раскалывается.
Явление 2
Кафе "Порт-Артур". Длинный накрытый стол с множеством пустых тарелок. Занято около трети мест. Собравшиеся молча ждут еду. Заура руководит подачей еды. Любовь Андреевна и Виктор ищут, куда лучше поставить портрет покойника. Входит группа родственников. Шуршат одеждой и раздеваются. Между собравшимися и пришедшими происходит бурчащие препирания.
Родственник: Неправильно поминать раньше положенного.
Другой родственник: Ну, не хоронить же в неисправном гробу.
Родственник: Там могильщики по деревне доски собирают, чтоб дыру залатать. Говорят, через пару часов готово будет.
Родственница (Любови Андреевне): Любушка, милая! Сколько ж мы не виделись! Как я рада…
Любовь Андреевна (родственнице): Ой, а я и не знала, что ты приедешь… Я тоже, тоже очень рада тебя видеть. С тобой спокойнее.
Валерий Максимович: Не надо ничего латать. К вечеру новый гроб из города привезут.
Родственница (Любови Андреевне): Ну, Люба, как я могла не приехать? Мне же Афанасий Андреич как родной всегда был.
Другой родственник: Ну, вот, а нам что, всё это время голодными горевать? Правильно говорю?
Любовь Андреевна (родственнице): Афанасий Арсеньич.
Родственница (Любови Андреевне): Ой, да-да! Прости, пожалуйста. Конечно, Афанасий Арсеньевич. Такая просто суматоха. Просто сумасшедший день. Да что день — неделя целая. Я же на двух машинах и на одном пароходе от Байкала досюда добиралась. Я не спала толком-то. Мне как Наташа позвонила, говорит: «Афанасий Андр… Арсеньич умер», так я сразу мужу, Игорёчку моему, говорю: завтра меня на пристань повезёшь, а ему в рейс надо было выходить ещё… В общем, тут своё имя-то как бы не забыть… А сколько лет было нашему дедушке?
Виктор: Не надо другого гроба.
Любовь Андреевна (родственнице): Представляешь, а я и не помню. Нужно будет у Клавдии Ильиничны узнать. Она-то точно знать должна. Только это он тебе дедушка, а мне дядя.
Родственница (Любови Андреевне): А как сыночек твой, как Виталя? Он же во французском лицее учится?
Любовь Андреевна: Учился, и давно. Он в этом году филологический закончил в Санкт-Петербурге. В следующем году будет в Чехию пробовать в магистратуру.
Валерий Максимович (Виктору): Так я уже заказал.
Любовь Андреевна: Отменяй, Валерочка, отменяй, не надо…
Валерий Максимович: Так мы что, Афанасия Арсеньевича в разбитом гробу хоронить будем?
В мокрой куртке входит Марк.
Марк: Хозяйка, у тебя вот такие гвозди есть? И вот такие шурупы.
Марк показывает гвозди и шурупы. Заура, не отвлекаясь от тарелок, машет в сторону двери.
Марк: Понял.
Марк исчезает в служебном помещении.
Родственница (Зинаиде): Вот точно такая же погода была шестнадцать лет назад, когда Алексея Варламовича, родного дедушку твоего троюродного, хоронили. Он болел ещё долго, сам ждал, когда его Бог приберёт. Тянул что-то Бог, тянул. Дедушку без меня похоронили, кстати. Я только на девять дней успел. До Канска-то из Магадана, сама понимаешь путь не близкой. Хорошо, сейчас самолёты летают.
Другая родственница (родственнице): Я вот что заметила. У нас вот мужики в нашем роду, по материнской линии особенно, все осенью помирают. И что примечательно, примерно раз в три года. А бабы, как водится, наоборот, весной…
Родственник: Давайте поедим сначала. Потом думать будем. Всё равно ждём.
Другой родственник: А кутья где?
На стол ставят кутью. Все рассаживаются по местам. Пауза.
Виктор: Тост сказать надо…
Валерий Максимович: Дорогие… Дорогие родственники! К сожалению, мы редко виделись с Афанасием Арсеньевичем… Но именно с ним связаны главные события моей жизни. Мама моя всегда говорила, что, когда я родился, Афанасий Арсеньевич радовался чуть ли не больше, чем сама она. Светился весь. Говорил, богатырём вырасту. Ну, сами видите. Я помню, как он крестил меня. Мне лет девять было. В церкви темно. Раннее утро. Свечей мало. Зима была, кажется. Или поздняя осень. На мне рубашка белая. На плечах большие такие, вот такие, руки. Он меня к себе прижимает, а я стою и чуть не плачу. Я хоть и сам креститься просился, а от песней этих церковных мурашки. Не могу. Маму за рукав тяну… А он руки мои вот берёт, сжимает, наклоняется, целует меня в макушку и что-то на ухо шепчет. Эх, вспомнить бы, что он тогда сказал. Так спокойно вдруг стало! И до сих пор к этому покою возвращаюсь, а слова вспомнить не могу… А на свадьбе у дяди Гриши, у отца Кольки Жировина, гуляли. Ну, дядя Гриша, тот, который в Хабаровске директор мясокомбината. Ну, усы у него ещё были вот такие. Как у Максима Горького.
Из служебного помещения выходит Марк, осторожно прикрывает за собой дверь, останавливается и внимательно слушает.
Ну, так вот. Афанасий Арсеньевич прилетает из Новосибирска, и сразу из аэропорта в ресторан. Сидят все, общаются, но тихо как-то, устало, что ли. Только тётя Даша, жена дяди Гриши, в соседнем зале в караоке поёт. Тут дверь так тихонько, тихонько открывается. Афанасий Арсеньевич проходит так меж рядочков, наливает себе водочки, поднимает рюмочку и говорит: «Гриша, дружище, у тебя всё есть. Какую вещь ни подари, всё у мясного магната есть. Поэтому я без подарка, зато с друзьями», выпивает один рюмочку, ещё наливает и кричит: «Армен!» Тут двери с трёх сторон распахиваются, и цыгане, цыгане… Штук тридцать цыган с гитарами! Юбками машут, шляпы снимают, поют, танцуют. Дядя Гриша — счастливый, Афанасия Арсеньевича целует, благодарит и говорит: «Как в детстве, как в детстве!», и сам в пляс с цыганками. Шумел тогда весь Хабаровск дня три. Такой юбилей был, конечно… А последний раз с Афанасием Арсеньевичем виделись мы года четыре назад, я тогда проездом в командировке был… Да, в общем, ладно. Давайте выпьем наконец. Умел, в общем, умел Афанасий Арсеньевич жить.
Все выпивают. Родственник протягивает рюмку Марку. Тот, заслушавшись, принимает рюмку, закусывает и уходит.
Другой родственник: А что ты ему рюмку-то тянешь? Они сначала автобус толкать не хотели, потом гроб разбили. С них ещё взыскать надо будет…
Родственник: Взыскать взыщем. А за Арсения Афанасьевича надо всем пить.
Клавдия Ильинична: А где, где покойник? Где тело?
Другой родственник: Афанасия Арсеньевича.
Друг покойника: Передайте-ка вон ту тарелочку.
Ещё один родственник: Вот, вот столько хватит, отлично. Помню, мы с Арсеньичем на вахте были, около Якутска, да, так вот там аккурат каждую субботу на столе капустка квашеная, ящик беленькой, как полагается, хлебушек серый, огурчики, помидоры, оленинка вяленая… Всё чин по чину, в общем. А по праздникам, так дым коромыслом. Третью бутылку уже заканчиваем. Якуты под столом валяются, мужики лыка не вяжут, а эта сволочь лысая сидит как в ни чём не бывало, анекдотики травит с нашей поварихой. Нормально?
Другой родственник: Почему лысая?
Клавдия Ильинична: Где покойник?
Друг покойника: А времени-то сколько? Эвакуатор-то подъехал уже, наверное.
Валерий Максимович: Заура, милая, а можно кофе?
Любовь Андреевна: Помню, маленькая была. Афанасий Арсеньич только из экспедиции вернулся. Он же пятнадцать лет геологом прослужил. А когда мне шестнадцать лет было, я только-только на журфак в Томске поступила, он мне вот это ожерелье из малахита привёз, когда из Челябинска вернулся…
Заура: Одну минуту, Валерий Максимович.
Виктор: Ты, Валерка, всё верно сказал. Я батю только один раз хмурым видел, наверное. Валентина Григорьевна, матушка моя, болела сильно… Когда стало ясно, что в больнице лежать бесполезно, батя её домой воротил. Она полгода на постели лежала просто, не вставала в почти. Но один раз он её поднял, и они куда-то за город поехали, чтобы матушка дерево выбрала, из которой батя два гроба смастерил. Выбрала она высокую такую сосну у того озера, куда мы в детстве всей семьёй отдыхать каждый год ездили… В общем, за неделю примерно батя два гроба из той сосны сделал. В одном жену похоронил через месяц, а другой прям в зале поставил у стены. Иногда прихожу к нему, а он в гробу вот так стоит с закрытыми глазами. Я ему говорю: «Бать, а, бать, ты чего?» — а он хихикнет так: со смертью, говорит, дружить привыкаю. И идёт на кухню чай делать. У меня до сих пор мешок иван-чая дома стоит, которого он в тайге насобирал летом. А один раз к бате приехал, слышу из коридора, он песню их с матушкой любимую поёт… Как же она, как же… Ну, эта… Кобзон ещё пел… А, забыл. Да неважно. Знаете, чего сейчас больше всего на свете хочется, а? С батей разок выпить напоследок. А ещё знаете, батя всегда говорил, что хочет, чтоб на его похоронах пели, гуляли все, как будто день рождения. Терпеть он не мог, когда за столом с постными лицами народ сидит. Стол, говорил, — общее место. Об-ще-е. Понимаете? Ну, ладно, бог с этим. Давайте-ка просто за него…
Один из родственников: Витюш, так об чём разговор? Коли сын хочет с отцом выпить… Давай мы это…
Другой родственник: Да, да, давай.
Один из родственников переставляет портрет Афанасия Арсеньевича поближе к Виктору, наполняет рюмку.
Родственник: Алексей Степанович, да мы не про это…
Один из родственников: А про что?
Ещё один родственник: Секунду, товарищи, секунду.
Несколько родственников и друзей покойника исчезают за дверями.
Виктор: Зина, родная, а ты помнишь, как я тебе на белой волге из художественной школы забирал по четвергам?
Любовь Андреевна: Из музыкальной, Витюша, из музыкальной. Она же на фортпиано играла. Или играет?
Зинаида: Дядя Витя, из музыкальной. И по четвергам, и по субботам иногда. Помню. И мороженое вкусное помню, которое вы нам из Москвы привозили.
Виктор: Племянница моя, у тебя инструмент с собой? А сыграй нам эту, как её… Ну, ты поняла.
Зинаида достаёт из чехла скрипку и начинает играть.
Виктор: Да нет, нет. Другую
Зинаида начинает другую песню.
Ещё один родственник: Я вот, пока мы сидим, сижу, значит, тоже и думаю так. Неправильно это, что мы тут пируем, поминаем, а покойник вроде и тут, и вроде не тут. Если пока не похоронили, так давайте приобщим его, так сказать, к процессу.
Родственник: Правильно.
В это время возвращаются родственники с телом покойника, садят его во главе стола, где раньше стоял портрет.
Другой родственник: Как-то не по-христиански это…
Товарищ покойного: Зато по-родственному.
Родственник: Вот, Витя, держи, рюмку. Афанасию Арсеньевичу я его любимый коньячок сейчас налью.
Родственница: А я помню, он больше водочку уважал.
Клавдия Ильинична: Где покойник?
Виктор: Ну, батя… За тебя.
Все чокаются, выпивают. Виктор садится рядом с телом отца. Пауза. Виктор начинает петь "В парке Чаир". Все постепенно подхватывают. Гремит песня. За ней следующая. В руках родственников появляются баян, потом гитара. На песне "Вернись в Сорренто" родственники, разбившись по парам, танцуют. Заура уверенно приглашает на танец Валерия Максимовича. Виталий неуверенно поднимается говорить третий тост, но на него мало кто обращает внимание. Собравшиеся разбиваются на группы: кто-то активно ест, кто-то общается между собой, кто-то танцует, кто-то выходит покурить. Отовсюду слышен смех. Сначала Виталий запинается, нервничает, теребит рубашку, но с каждым следующим словом говорит всё увереннее, всё вдохновеннее.
Виталий: Господа… Дамы… Милые родственники! Вы знаете, я первый раз в осознанном возрасте присутствую на похоронах. К сожалению, я не был знаком с Афанасием Арсеньевичем, как, к сожалению, не знаком с некоторыми из вас… Однако, глядя, как вы, то есть мы, провожаем Афанасия Арсеньевича, мне становится совершенно нестрашно умирать. Вы знаете, мне кажется, в этот день, по совершенной случайности, разрешилась фундаментальная проблема человеческого общества! С появлением цивилизации, вернее сказать, с появлением письменной культуры, или даже с появлением секуляризованного сознания мы разучились общаться со смертью.
Несколько родственниц пытается завлечь Виталия в танец. Виталий сначала полувежливо отмахивается, пытается отстраниться, выходит из-за стола, идёт вдоль него и продолжает говорить. Зинаида забывает играть на скрипке и внимательно слушает Виталия. Музыка, подхваченная другими инструментами, продолжается.
Родственник: Да сделайте потише. Виталька про Афанасия Арсеньича вещает что-то.
Виталий: Я думаю, эту проблему ощущал на себя каждый из присутствующих, но не все могли её верно артикулировать. С незапамятных времён общество мгновенно изолирует любого умершего от самого себя. Взаимодействие со смертью законсервировано в не отрефлексированных ритуалах, которые потеряли всякую сакральность. И вот, к нашему общему счастью, из-за плохой погоды, из-за слякоти и скользких ботинок… Иными словами, из-за некоторого мистического провидения раскололся тяжёлый сосновый гроб, в котором покоился не только Афанасий Арсеньевич, но и все мы, все наши страхи, воплощённые в неприятных и пустых мортальных образах, насаждённых нам извне!
Танцующие весело пары толкаются, обступают тостующего то с одной стороны, то с другой. Образуется хоровод, сначала охватывающий Виталю, потом и весь стол. Зинаида пытается пробраться сквозь родственников, столы и стулья к Виталию, но у неё никак не получается. Наконец она взбирается на стол и замирает, глядя на Виталия.
Товарищ покойника: А можешь эту, ну эту…
Подруга покойника: А давайте хором споём все вместе!
Родственница: Разрешите Вас пригласить, молодой человек!
Родственник: А помнишь, как мы у Наташки на свадьбе морду её брату набили и в поле на всю ночь гулять пошли?
Другой родственник: Не, не помню! Я у Наташки на свадьбе не был.
Виталий: И вот наконец, наконец-таки живые и мёртвые существуют в одном пространстве на равных правах! Наконец между нами и ими, теми и этими исчезает всякая разница. Мы едим одну еду, пьём одну водку, поём одни песни… Происходит диалог! Мы чувствуем одно чувство! Я предлагаю всем нам выпить за этот великий антицивилизационный прорыв, дорогие родственники! Спасибо огромное Вам, Афанасий Арсеньевич! Помните, Филиип Арьес в своей монографии говорит о двух категориях отношения к смерти. Есть так называемая "дикая" смерть, а есть так называемая "прирученная". Так вот, боюсь делать поспешные выводы, милые родственники, но мысли бегут вперёд меня! Так вот, возможно, в этот день, именно здесь была выработана третья категория…
Виталий не может закончить свой тост, так как его крепко целует в губы Зинаида. Закончив поцелуй, Виталий продолжает свой тост, но Зинаида уводит его из помещения.
Виталий: В наше время отношения со смертью должны выстраиваться на уровне индивидуального чувствования. Следует отбросить всякое автоматическое следование коллективным ритуалам, с которыми мы уже давно никак не связаны на уровне культуры. Да, мы должны соотносить себя с этими ритуалами, но не должны допускать их механического повторения. Ритуал не может существовать без внутреннего наполнения, без сути, без смысла, всегда вырастающего из бытовой и духовной конкретики! Природа слепого следованию ритуала кроется в слепом страхе перед смертью как явлением. Мы прячем своё индивидуальное восприятие, испытывая страх перед неизвестным. Но почему, почему бы нам всем вместе опытным путём не узнать, что лежит по ту сторону? Куда мы все умираем? Кто теперь сидит с нами за одним столом? Теперь в наших венах течёт кровь ещё одного покойника, милые родственники! Я бы хотел выпить…
У самого выхода Зинаида забирает из рук Виталия рюмку, выпивает и выбрасывает её. Пара исчезает за дверьми. Танцы, песни и общение продолжаются.
Клавдия Ильинична: Где тело? Где покойник?
Явление 3
Другой зал кафе "Порт-Артура". Почти вся мебель накрыта чехлами и полиэтиленом. Мало света. У одной стены, у самого окна Марк, Иван и Пётр латают расколотый гроб.
Марк: Подержи-ка вот тут, Вань.
Продолжают молча чинить гроб. Пётр достаёт сигареты, собирается закурить.
Иван: Ты что, здесь курить собрался? Вали на улицу, алло.
Пётр, накинув куртку, выходит. Иван и Марк молча продолжают своё дело.
Иван: Ну, всё вроде.
Марк: Кого всё? Ты видел, докуда трещина доходит? Вот досюда.
Иван: Да тканью прикроем, и всё.
Марк: Кого всё? Это я тебя тканью прикрою. Мы туда тело положим — гроб по швам и в щепки.
Иван: Да ну ты брось, Марк, смотри.
Иван встаёт на стул, залезает в гроб, ложится, потом встаёт и немного приседает, проверяя прочность. Гроб скрипит. Из-за двери, которая ведёт на кухню, выходит Василий с подносом.
Василий: Дорогие товарищи, смотрите, как нас местный шеф-повар угощает, а?
Василий ставит поднос на маленький столик рядом с инструментами. Иван выбирается из гроба и берёт бутерброд с подноса. Василий наполняет четыре рюмки.
Марк: А это же сосна, да?
Иван: Сосна.
Марк: Вот примерно такая ещё доска нужна. Я выпилю кусочек аккуратно, примерно такой, и вот с этой стороны пришпандорим аккуратненько. Иван, метнись-ка.
Иван: Где я тебе щас сосну достану?
Марк: Где-нибудь достанешь. Поройся там где-нибудь по дворам и достань нам досточку вот такой вот длины. Давай-давай.
Иван: Мы тебе с Петром вон сколько дров натаскали уже.
Марк: Херню вы натаскали, а не дрова.
Иван: Ну, так там же темно.
Марк: Иди, тебе говорят.
Василий: Да легче новый гроб сварганить по-быстрому, чем это корыто починить, реально.
Марк: Не суети, Васёк.
Иван: Василий поскользнулся, пусть он и идёт на поиски сосёнки твоей. Я грязь и говно коровье топтать в такую слякоть не хочу больше.
Василий: В смысле я поскользнулся?
Марк: Иди, тебе говорят, Ваня, иди…
Василий: Поскользнулся… Кто тебя вытаскивал, Ванёк, когда ты в могилу в прошлый раз провалился, а?
Иван надевает куртку и уходит. Василий оглядывает гроб.
Василий: Слушай, ну, если ещё лак где-нибудь достанем, так вообще шик, как новенький будет.
Марк: Он до утра сохнуть будет.
Василий: С другой стороны, ну, реально, может, ну его нахер, этот гроб? Мне пятьдесят пять лет. Я аспирантуру мехмата закончил, а всё эти пирожки деревянные по городам, блять, и весям таскаю. Уволюсь, короче, наверное.
Марк: А что делать будешь?
Василий: В лес уйду. Помнишь, я тебе говорил, у меня домик есть? Двести пятьдесят километров от райцентра, и никого, брат, никого. Вообще никого. Красота? Одна дикость. Я в позапрошлом году по весне в том домике дня три просидел без жратвы. Ждал, пока медведь уйдёт. Чуть дверь мне не выломал. Хорошо, что окна высоко. Мы специально окна под самой крышей сделали, чтоб снегом не засыпало. Представляешь? Слушай, Марк, а давай с тобой вместе? Щас деда в землю положим, и завтра увольнительные пишем.
Марк: Завтра выходной.
Василий: Ну, на следующей неделе.
Марк: Ты же знаешь, у меня Светка, дети…
Василий: Марк, один раз живём…
С улицы входит Пётр.
Пётр: А вы зря, мужики, не курите, я вам скажу. Там небо такое… Я смотрю туда, ветер шумит, вода с крыши капает. И ощущение, как в старых фильмах бывает. Как будто вот, вот что-то такое произойти должно, после чего можно титры пускать. И кажется, что в небе всё звёзды, звёзды, а где-то там за тучей не звёздочка тусклая, а самая главная камера. И она на тебя сквозь тучу наезжает, наезжает, наезжает. А я стою и чувство такое, как будто текст забыл, и что по сцене делать дальше не знаю. А это ещё и дубль как бы последний, потому что плёнка ну кончилась почти вся уже. И я стою и вдруг понимаю, так прям чётко понимаю: главное — уверенно. Уверенно докури, Петро, сигарету. Уверенно смотри, значит, туда в темноту, огоньки разглядывай. Не спеши, не спеши, чтобы всё правдоподобно было. Весь реализм, я думаю, из внутренней уверенности растёт. Знаете, я так давно в деревне не был… Мысли тут такие, как в детстве прям. Короче, пока курил, чуть бога за бороду не схватил. А вы что приуныли, мужики? Ты опять, что ли, про медведей, про домик в лесу? Меня сначала раз пять звал, теперь Марка?
Из двери, которая ведёт в главный зал, где идут поминки, появляются Виталий и Зинаида. Долгий поцелуй. Влюблённые, не замечая могильщиков, упоённо движутся всё глубже в тёмную часть зала, на ходу снимая одежду друг с друга.
Марк: Очень вредная у нас работа. Я совсем разучился о смерти думать. Мы с трупешниками вместе каждые три через два по восемь–девять часов. А иногда вот так ваще сутками почти на работе. И смерть такая привычная стала, как дом родной. И вообще не верится, что меня вот так вот тоже поминать будут. Ну, не может же человек не помереть. Не сегодня так, так лет через сорок, но помру ведь.
Пётр: А может не помрёшь?
Марк: И меня что, вот так в гробике моём берёзовом, обязательно берёзовом, такие вот мудаки, как мы с вами, будут хоронить?
Василий: Почему мудаки-то?
Марк: Да потому что нам же на самом деле похер на слёзы родственников, на деда этого, покойничка очередного. Он для меня только время и тяжелые килограммы, за которые мне копейки платят. А может, он муж хороший, дедушка замечательный? А, может, у него коллекция марок, как у меня, была? А ещё он, например, Булгакова и Зощенко, как я любил? А, может, он лётчиком был или актёром? А вдруг он мне родная душа, с которой мы только так и смогли свидеться, а?
Василий: Ну, если актёром, то мы б узнали.
Пётр: А что, ты всех актёров знаешь?
Василий: Ну, да… Никулин там, Мордюкова, Хабенский, Миронов, Безруков, Терехова, Купчинская, Михалков. Или Басилашвили там какой-нибудь. Фрейндлих та же, допустим.
Пётр: Михалков же режиссёр.
Василий: Так он сам себя и снимает в своих фильмах.
Пётр: Какой хитрый дядька.
Василий: Ты что, «Свой среди чужих, чужой среди своих» не видел?
Пётр: Я телевизор не смотрю.
Марк: И что, это все актёры, что ли? А те, кто в театре играет, например?
Василий: Актёр, настоящий актёр, это тот, кого всё страна знает. Вот Папанов, например, или Том Круз…
Дверь опять приоткрывается. Из-за неё появляется Костя. Он молча проходит мимо могильщиков. Пётр протягивает ему кусочек колбасы. Костя берёт колбасу, берёт ещё бутерброд и садится рядом с мужчинами. Ему наливают лимонад. Василий начинает тихо подпевать про себе тем песням, которые доносятся из-за двери. В тёмной части зала шум, возня, человеческое бормотание, шорох чехлов и полиэтилена.
Пётр: Не знаю... Да… Знаете, я первый раз на похоронах был лет в двенадцать. Я это ещё никому не рассказывал, мужики, не смейтесь только. У меня тогда прабабка из Кемерово померла. Вот когда я её тело мёртвое первый раз увидел, я вообще её первый раз видел, я тогда в первый раз, а может, и в последний, реальный страх испытал. Но никому не сказал, вообще даже бровью не повёл. Всё в себе как-то сам проглотил, перекрутил, пережил. А лето было тогда. Помню мы всей семьёй, всеми родственниками стоим. Толпа была даже побольше, чем эта. Гроб с прабабкой в землю опускают. Каждый из нас, как водится, землю в ладошку набрал и туда кидает. И я тоже кинул… И чувствую — исчез страх. А вместо него что-то такое, что я ещё не испытывал никогда. И чувствую, как у меня писька в штанах вставать начинает первый раз. Я руки в карман, чтоб никто не заметил. Пытаюсь стоять спокойно. А желание-то растёт. И вот я так тихонько меж могилок в заросли какие-то. Сам не понимаю, что происходит. На одном чувстве непонятном иду. И там я в кустах, в общем…
Возвращается Иван. Он промок и замёрз. В руках у него дрова. Он кладёт их на пол рядом с другими дровами. Марк и Костя подходят и внимательно изучают деревянную добычу Ивана.
Марк: А с гвоздями-то зачем? Да и куда столько? Я же одну доску просил. Вот такую.
Иван: Ой, Марк, отстань… Вон там сосновая сверху лежит.
Василий: Да, всяко бывает. Да, как греки-то говорят? Любовь, по-ихнему, — это эрос, а смерть как?
Марк: Scio me nihil scire.
Пётр: Ещё филос.
Василий: Так это же по латыни.
Марк: Да, я знаю только то, что ничего не знаю.
Пётр: Какой хороший тост.
Василий: Так вот, Петро, верно ты уловил эту связь эроса и смерти. Что-то тут есть нечеловеческое как будто. Вы же знаете, что я в детском доме вырос, да? Мне лет шестнадцать было, и я на свой день рождения пробрался в кабинет директора, взял своё личное дело, а там после всех этих формальностей типа: рост, вес, дата рождения написано «мать Мария Васильевна скончалась при родах. Отец от ребёнка отказался». У меня последнее время в голове всё чаще этот момент вертится, верьте, нет. Она мне жизнь дала, любовь хотела давать, а я эту жизнь взял, и смерть маме подарил? А последнее время мне Мария Васильевна сниться начала. Я её фотографий-то никогда не видел. Портрет отцовский мне как-то дали поглядеть, а как мама моя выглядела, не знаю. Но я на отца совсем, совсем не похож. Так что, наверное, в мамку я пошёл. И снится она мне, значит. Придёт ко мне она. Вокруг бело-бело. Она стоит и смотрит так внимательно на меня. Весь сон мы с ней стоим и смотрим друг на друга. Я сначала плакал сильно во сне, прощения пытался просить. А сейчас просто смотрю ей в глаза, чувствую, почти слышу эту белизну вокруг и ощущаю, как любовь родительская в меня проникает. И тело как душа.
Марк: Вот щас вроде готово.
Иван: Танатос. Вспомнил. По-гречески смерть — танатос значит.
Иван садится за столик и затягивает "Прощайте, скалистые горы". Постепенно остальные мужчины присоединяются, и песня допевается хором. Костя, заскучав, встаёт и начинает бродить по темноте зала. Какое-то время он внимательно наблюдает за действиями Зинаиды и Виталия, подбегает к выключателям, включает свет и убегает на поминки.
Явление 4
Ночь. Дорога. Слякоть. Деревянные дома. Из-за поворота появляются Зинаида и Виталий. Идут вдоль забора. На протяжении всего явления вдалеке слышен звук автомобиля, который то медленно едет, то буксует, то сигналит кому-то в тишину.
Виталий: А как тебя зовут? Я не помню.
Зинаида: Валерия. А тебя?
Виталий: Виталий Степанович.
Зинаида: Очень, очень приятно, Виталий Степанович! А Вы знаете, я помню, как мы с Вами первый раз встретились. Это было в Таштаголе на дне рождения нашей покойной троюродной тёти Зины. Лет пятнадцать назад. Вы были тогда совсем, совсем маленький, но мне и тогда с Вами было очень, очень интересно возиться, проводить время с маленьким Виталием Степановичем во дворе на качелях, следить, чтобы Виталия Степановича не украли злые дядьки, пока наши взрослые пьют водку и говорят тосты, как почти и мы теперь. Помните?
Виталий: Прекрасно помню, но смутно. Вам было тогда четырнадцать лет, верно?
Зинаида: Двенадцать.
Виталий: А мне семь.
Зинаида: Скажите, Виталий Степанович, а Вы что-нибудь чувствуете… Нет, не так. Тогда в зале, когда Вы говорили, Вы так умно говорили, конечно. Но я только на Ваши глаза смотрела. Они у Вас таким нездешнем огнём горели… И сейчас смотрю и вижу, что они и в любой момент могут загореться от того нездешнего. Я совсем, совсем не помню, что Вы там болтали и даже не слушала, и даже не читала этого Вашего Филиппа Арьеса. Так громко там играла эта музыка, боже мой! Но вот то, что было за Вашими словами, это я совершенно, совершенно поняла. Я тоже ужасно люблю смерть, доверяю ей… Ой, боже мой! Это ведь тогда мы с Вами, Виталий Степанович, хоронили эту кошку на теплотрассе… Вспомнила!
Зинаида останавливается, упоённо развивает свой монолог. Виталий игриво ходит вокруг неё.
Мы её вот так на трёх палках несли куда-то за забор детского сада, в какие-то кусты, где все ссут обычно. И там с Вами мы её похоронили. Помню, Вы молитву тогда ещё сочинили, и объясняли мне, как с мёртвой бабушкой можно общаться. Почему с бабушкой? Этого не помню. Вы говорили, что нужно встать так ночью у окна, и чтобы взгляд был как бы между отражением и тем видом, который за окном, и что-то такое сказать… Господи, Виталий Степанович, только не говорите, что Вы не помните, что нужно сказать, чтобы пообщаться с мёртвой бабушкой! Это же сейчас очень, очень важно! Это Вы с Афанасием Арсеньевичем не были знакомы, а мы с ним каждое лето в поле за цветами, в лес за ягодами. Однажды он даже меня на охоту взял…
Виталий отходит от Зинаиды и взбирается на гору дров.
Но я ему не дала тогда подстрелить того бедного оленя, нет. Ведь как можно убить того, кто не поймёт момент собственной смерти? Ну, олень же просто не поймёт, что он упал, что это из него течёт красная кровь, потому что в него попал вот такой металлический шарик. Это ведь совсем нечестно, правда? После этих кошачьих похорон я как-то так раз и совсем легко поняла, что смерть для всех нас, то есть и для меня, и для Вас, и для неубитого оленя, и для мёртвой кошки, и для мёртвого Афанасия Арсеньевича, и для всех мёртвых бабушек… Смерть — это то, перед чем равно всё живое. Между собой всё живое, конечно, не равно, нет, а перед смертью — да! Поняла, ощутила я это тогда с Вами во дворе города Таштагол, а осознаю только сейчас, осознаю до сих пор. Вот на этом равенстве перед смертью, наверное, и должна строиться вся наша жизнь, правильно? Правильно?!
Виталий встаёт на четвереньки и изображает собаку.
Любовь, семья, школа, государство, бухгалтерия какая-нибудь. Если мы все будем помнить, что не только конкретный я умру, но и конкретные все, тогда ведь совсем другой мир будет. Вы представляете? Какой будет добрый, вдумчивый мир… А Вы знаете ещё, Виталий Степанович, знаете, если бы Афанасий Арсеньевич был сильно младше, или я была бы сильно старше, мы бы друг в друга обязательно влюбились. Вы видели его фотографии в молодости? Нет? Странно. Странно, что Вы с ним не успели пообщаться. Вы же с ним, ну, одно лицо как будто бы.
Виталий отталкивает руками дрова. Те летят и скатываются на землю.
Виталий: Р-р-р гав! гав! гав! Частичная реинкарнация общего духовного предка — я и Афанасий Арсеньевич, но теперь мне одному придётся нести эту кармическую ношу… У-у-у!
Зинаида: Ой, ой, Виталя, не шевелись! Замри, замри, я сейчас тебя сфотографирую.
Зинаида достаёт из чехла фотоаппарат и делает несколько снимков. Виталий в роли собаки движется на фотоаппарат, спускается по дровам вниз и почти специально падает в грязь. Виталий кусает Зинаиду за бедро, мажет грязью её щёку. Целуются. Дурачатся. Целуются.
Виталий: Лера, Лера, я тебя прошу, давай прямо сейчас умрём. Куда, ну, скажи, куда нам дальше жить?
Зинаида: Некуда. Давай, давай умрём.
Молча идут дальше. Останавливаются у дома, из окна которого доносятся человеческое многоголосие, звон бокалов, смех. Валерий и Зинаида останавливаются. Смотрят в окно.
Виталий: Веселятся. Хорошо!
Зинаида: Хорошо. Так хорошо, что хочется дом какой-нибудь поджечь.
Продолжают наблюдать за тем, что происходит в окне. Вдруг Виталий хватает топор, воткнутый в чурку, и швыряет его за забор. Слышен лай собаки. Зинаида смотрит на Виталия.
Зинаида: Уже умер?
Виталий: Умер.
Зинаида: И я. Как меня зовут?
Виталий: Никак.
Зинаида: А тебя?
Виталий: Никак.
Зинаида: А наших, наших детей как зовут?
Виталий: Никак.
Зинаида: А внуков?
Виталий: Не знаю.
Зинаида: А где мы будем жить?
Виталий: Везде.
За поворотом слышны хлюпающие по грязи шаги. Зинаида и Виталий перелезают через забор. Появляется Иван, подходит к куче дров и ищет нужную доску. С другой стороны улицы идут два мужчины и несут пустой гроб.
Явление 5
Кафе "Порт-Артур". Поминки продолжаются. Собравшиеся сидят за одним столом, но уже давно распределились на отдельные группы. Кто-то перебирает аккорды на баяне, кто-то дёргает струны на гитаре. То тут, то там затягивают песню. Кое-где продолжаются вялые танцы. Некоторые гости уже спят. Покойник теперь сидит в углу стола в компании могильщиков. У них веселье только начинается. Заура сидит на коленях у Валерия Максимовича, потом танцует с ним, потом снова сидит у него на коленях. Они шепчут что-то на ухо друг другу. В какой-то момент оба уходят из зала.
Товарищ покойника: А вот Афанасий Арсеньвич ни разу, слышите, ни разу своей Валентине Григорьевне, ни разу не изменил!
Знакомая покойника: Андрюша, ну, помолчи ты… Что ты несёшь такое?
Родственница: Да, и вообще он сексом не занимался.
Виктор: А ты-то откуда знаешь, что не изменял?
Товарищ покойника: Ну, как откуда? Вас же трое было, правильно, Вить? Ты и две сестры.
Виктор: Правильно. И что?
Товарищ покойника: И ничего.
Любовь Андреевна: Ну, не могу, не могу я есть мясо! Во-первых, мне от него просто физически плохо потом. Во-вторых, это же живое было, понимаете? Ты как будто кусок смерти вот так жуёшь. А бульон куриный или там суп на косточке — это же трупная выжимка вообще. А, в-третьих, ну она же ведь не прожарено!
Какой-то родственник: Правильно. Мы — это то, что мы едим.
Другой родственник: А где Костя?
Клавдия Ильинична: Где тело? Где мой братик?
Друг покойника: А я вот свою дочку побоялся на похороны везти.
Костя: Тут я, тут!
Товарищ покойника: И правильно. Зачем детям психику раньше времени портить?
Родственница: Эй, а вы чего тут расселись-то? Вас звал кто-то? Вы что, гроб уже починили?
Друг покойника: Да и путь-то, наверное, не близкий. Вы же на самолёте из Омска?
Товарищ покойника: Из Омска, но на поезде. Не люблю самолёты.
Валерий Максимович: Тише, Лариса, тише. Это я их позвал. Пусть поедят парни. Целый день они тут торчат уже.
Василий: Да готов гроб, готов. Как новенький!
Другая родственница: Костенька, иди-ка сюда, я тебе конфету дам.
Родственник: А вы что молчите-то тогда, раз починили?
Марк: А вы что, гражданка, ночью хоронить хотите?
Родственник: Что, уже ночь?
Костя: Тётя, ты дура? Я сам могу конфету со стола взять. Их же тут вон сколько!
Любовь Андреевна: Костя, ты что такое говоришь? А ну, иди сюда.
Костя берёт конфету из тарелки и ныряет под стол. Появляется на другом его конце и прячется за тело покойника.
Товарищ покойника: Не трогайте ребёнка. На человеческую глупость нужно реагировать соответствующе с самых ранних лет. Если глупый вопрос, нужен умный ответ.
Родственник: А если умный вопрос, то нужен глупый ответ. Ну, или как-то так. Давай выпьем напоследок, короче, уже, а.
Костя заинтересовывается телом покойника, внимательно его разглядывает, осторожно трогает в разных местах.
Товарищ покойника: Кстати, Витя, я лет двадцать назад у Афанасия Арсеньевича книгу одалживал. Ему вернуть, как видишь, не успел. Возвращаю тебе, значит.
Товарищ покойника подходит к Виктору и вручает старую книгу.
Виктор (читает): Происхождение семьи, частной собственности и государства. Фридрих Энгельс. Андрей, ты перепутал, наверное. Батя никогда марксистом не был. Он мне Кропоткина самиздатовского подсовывал, когда я в университет поступил.
Товарищ покойника: Так и я даже в комсомол не вступал, всё правильно. Но Афанасий Арсеньич всегда говорил, что, если хочешь хоть что-то в этом мире реально понять, тогда нужно изучать мышление идиотов и твоих врагов.
Родственница: Извините, пожалуйста, это Вы сейчас кого идиотами назвали?
Родственник: Наших врагов.
Костя: Афанасий Арсеньич… Деда… А ты что, совсем, совсем умер?
Знакомая покойника: А что Афанасий Арсеньевич в завещании написал, кстати?
Костя: А почему ты старый и мёртвый, и тебя в земля закопать хотят, а вот баба Клава тоже вроде мёртвая, а ходит, ест, говорит и меня из школы забирает?
Родственник: А не было вроде никакого завещания… Да, Виктор Афанасьевич?
Родственница: Не успел, значит…
Костя протягивает покойнику конфету, потом пытается положить ему её в рот. Наконец мальчик кладёт конфету Афанасию Арсеньевичу во внутренний карман пиджака, нащупывает там какие-то бумажки, вытаскивает и разглядывает, их убирает к себе.
Виктор: Было, не было. Вас не касается.
Родственник: Виктор, ты чего? Обидели мы тебя чем?
Родственница: Да лишнего выпил просто…
Клавдия Ильинична: Где тело?
Любовь Андреевна: Кто-нибудь видел Виталю?
Виктор: Они с Зиной гулять пошли.
Любовь Андреевна: Как гулять? Он же очки здесь оставил! А там ведь темно, деревня чужая… А он драться даже не умеет!
Товарищ покойника: Это мои очки, извините.
Виктор: Ну, Люба, можем пройтись, поискать нашу молодёжь…
Иван: Да не переживайте Вы за Вашего Виталия. Я в этой деревне вырос. Ничего тут никогда не происходит. Тишина. Скука. Хорошо!
Виктор: Ну, давай тогда просто пройдёмся.
Любовь Андреевна: Да я, знаешь, как боюсь по темноте ходить… Я ещё на каблуках.
Родственница: Всё с твоим Виталей хорошо, Любочка. Я, когда курить выходила, они с Зиной на лавочке сидели, общались. Я вышла — и они раз, друг от дружки, как от огня. Я им говорю: "Да целуйтесь, целуйтесь. Дети красивые у вас будут". Засмущала их, конечно…
Любовь Андреевна: Да какие дети? Зина моему Виталию двоюродная сестра.
Друг покойника: Виктор Афанасьич, позволь полюбопытствовать. А почему мы твоего батюшку в церкви не отпевали? Почему без священника?
Любовь Андреевна: Так Афанасий Арсеньевич же не крещённый, кажется?
Друг покойника: Ну, и что?
Виктор: Не ваше дело. Вас не касается.
Родственница: Как не касается, как не касается, Витя? Я понимаю, ты ему сын. Он твой отец. Но и мы же не чужие люди. Троюродные внучки тоже имеют право горевать, а, значит, имеют право голоса.
Родственник: А можно мне кофе?
Виктор: Вот и горюйте себе на здоровье. Кто вам не даёт-то…
В это время Костя макает пальцы в стакан и брызгает на лицо покойника. Потом достаёт детские ножнички и начинает стричь покойника.
Другая родственница: Вот вся эта белиберда-то, гроб разбитый и ещё всякое, это, может, как раз из-за того, что мы Афанасия Арсеньевича в церкви не отпевали!
Родственница: Не хочет душа в ад-то уходить, слышите!
Родственник: Ну, какая, душа, Марина…
Родственница: Обыкновенная такая душа.
Любовь Андреевна: И что ты предлагаешь? Покрестить, что ли?
Родственница: А почему бы и нет, собственно? Время ещё есть. И церковь в деревни есть, я сама видела.
Родственник: Ну, что ты городишь, Марина?
Любовь Андреевна: Если даже крестить. Если даже есть церковь, так спит же уже батюшка.
Родственница: Ради такого дела проснётся ваш батюшка. Ничего страшного. Я пойду сейчас пойду, найду и разбужу.
Виктор: Сиди. Не надо никого крестить, ради Бога.
Товарищ покойника: Да крещённый он, крещённый! Меня Афанасий Арсеньич в Казане только и делал что по церквям таскал, когда мы на практику туда ездили на третьем курсе.
Родственник: Так в Казани ж мечети одни.
Любовь Андреевна: А давайте мы у Клавдии Ильиничны спросим. Она-то про своего брата всё должна знать.
Родственница встаёт из-за стола, одевается и выходит из зала.
Товарищ покойника: Казань надо тоже правильную знать. Она тоже немного златоглавая.
Родственник: Ну, ты куда, Марина! Валерка же рассказывал сегодня, что Афанасий Арсеньич его крёстным батей был! Ну, куда…
Другая родственница: А мне Светлана Ивановна, племянница Афанасия Арсеньевича, говорила, что он лет пять назад, как жена померла, раскрестился. Это ей Максим Анатольевич, живой тогда ещё, отец Валерия Максимовича, как-то рассказал, когда серебряная свадьба была у Колокольчиковых, которые в Краснодар переехали.
Родственник тоже одевается и спешит за родственницей. Костя что-то шепчет покойнику на ухо, целует в губы и крестит. Входят разгорячённые с мокрыми волосами Заура и Валерий Максимович.
Заура: А баня всё, готова! Можно заходить по семь–десять человек. Веники там есть.
Друг покойника: Какая баня? Мы же не заказывали.
Валерий Максимович: Я заказывал. А то за одним столом всю ночь сидеть скучно.
Заура: А баня, так и быть, за счёт заведения! Тем более на ваших же дровах топим.
Другая родственника: На каких наших дровах?
Заура: Ну, там около входа целая гора лежала. С гвоздями правда, но ничего.
Клавдия Ильинична: Где тело? Где тело?
Иван: Так это же для гроба доски!
Василий: Так мы ж доделали уже всё.
Виктор: Баня, баня — это хорошо.
Товарищ покойника: Баня — это очень хорошо! Первыми тогда пусть идут наши милые дамы.
Знакомый покойника: Ну, вы совсем сдурели, что ли, какая баня? Кто так поминает вообще?
Клавдия Ильинична: Костя, Костя, ты где?
Костя: Я тут, ба!
Клавдия Ильинична: Иди ко мне, внучок, иди сюда. А где твой дед?
Костя: Там!
Костя за руку ведёт Клавдию Ильиничну к покойнику.
Василий (долго смотрит на покойника): Какой-то нос у него… Грузинский, что ли, или армянский? А ты посмотри, вон у него за ушком всё синее уже. Разлагается потихоньку.
Марк: Обыкновенный русский нос.
Пётр: И уши как уши.
Василий: Да что русский, что татарский. Сейчас уже не различишь толком-то.
Пётр: А знаете, что самое приятное, мужики?
Иван: И щека вон как одна опухла. Да, халтурят в нашем морге, халтурят.
Пётр: А самое приятное… Самое приятное, что есть в этом что-то, как бы это сказать. Ну, что-то очень правильное. По-старому правильное.
Василий: В смысле?
Пётр: Ну, в смысле. Ты посмотри, человек умер, а жизнь вокруг него ещё больше только кипеть стала. Столько народу — и всё родня. Братья какие-то, сыновья, внучек целый вагон. Какое крепкое семя у тебя, Афанасий, было. За Вас, за Вас, Афанасий Арсеньевич!
Могильщики выпивают.
Марк: Почему было-то? Есть. Родственники ж живут. И своё семя дают.
Иван: А какое у него лицо благородное, ты посмотри, а.
Марк: Да, настоящий великоросс. Как у Репина. И во взгляде есть что-то такое, великодержавное. Так светло, светло до самого сердца… Видите? И грудь, плечи такие мощные. Реальный богатырь. Он же, если его поднять, так он вдвое больше меня будет, наверное. Были ж люди раньше всё-таки, были… Такое никакой смутой и революцией, никакой историей не вытравить отсюда. Одно слово — народ.
Пётр: Да ты на улицу выйди, там этого велико-русско-державного на каждом углу. Что ты мелишь-то вообще.
Василий: Да откуда тебе, татаро-монголу, знать что такое настоящий великоросс, а, Марк?
Иван: Как говорится, они — татары. С ними русские. А с ними — Бог.
Могильщики выпивают. Костя подводит Клавдию Ильиничну к телу. Она трогает лицо Афанасия Арсеньевича руками.
Клавдия Ильинична: Не он. Не он. Не он. Не он. Не Фаня. Не Афанасий Арсеньич, не мой братик! Где, где тело? Кто, кто подменил? Кто шутить вздумал? Бесы, бесы крутят… Где мой братик? Душу-то не подмените, не подмените душу, вам говорю, вам… Кого, кого вы… Кого мы тут хоронить собрались? Кого тут поминают? Где мой младший брат? Не его, чужое, чужое лицо. Голова чужая. Руки чужие. Тело всё чужое. И запах, запах не тот. Мой Фаня по-другому пахнет. А этот зверем каким-то. Кого вы сюда принесли? Зачем вы меня обманываете? Зачем обижаете? Кто вы все? Я же люблю вас, внучата мои золотые, серебряные. Огонь вас всех возьмёт, черти. Очистить от вас семью мою, род мой. Неистовство, неистовство одно! Неправедность. Грех на грехе, никто сам себя не ведает, и нет моего брат меж вас-то, а… Я же Фанечку вот такого, вот такого малюсенького на руках своих нянчила, колыбельную ему на ночь пела. Мать с отцом в поле, а я с младшими, и Афанусюшка самый тихонький из них, самый спокойненький из всех вас был. Вот воротятся родители, воротятся и накажут вас всех. Ох, как вас всех накажут. Верните, верните мне моего Фаню! Я ведь, если домой без него вернусь, так меня до высекут дома, прибьёт меня отец мой. Не он, не он, не он. Не Фаня. Не он. Костя, где ты, мой хороший?
Костя: Я тут, ба!
Клавдия Ильинична: Вот вернётся Афанасий, он за меня заступится, он вам всем растолкует так, чтоб поняли, черти. Фаня, милый, братик…
Клавдия Ильинична пятится и крестит пространство вокруг себя. Двери открываются. В зал входят четверо мужчин, вносят пустой гроб и деревянный крест.
Один из мужчин: Доброй ночи. Тут поминки? Нам нужен Валерий Максимович. Наша фирма приносит Вам свои извинения за доставленные неудобства, и в знак благодарности за Ваше терпение мы дарим Вам вот этот деревянный крест из двух цельных молодых сосен. Куда поставить?
Костя играется с выключателем.
Явление 6
Баня. В парилке Марк, Василий и Виктор. Виктор сидит угрюмый. Марк и Виктор мнут тело покойника, делают массаж и разглядывают татуировки.
Василий: Виктор Афанасьич…
Виктор: Да можно просто Витя.
Василий: Витя, а откуда у твоего бати такие татуировки?
Виктор: Он в танковых войсках служил несколько лет. В отставку капитаном вышел.
Марк: Да мы про те, что на спине. Такие в тюрьме колют.
Виктор: Не сидел у меня батя никогда. Его один раз только за пьяную драку забрали. Он тогда с матерью поругался. Злой был как чёрт, и чтоб дом не разнести, он в кабак буянить пошёл. Я тогда в старшей школе учился.
Марк: Да не может быть. Такие наколки серьёзные кто попало колоть не будет.
Виктор: Батя тебе никто попало.
Марк: Так ты же говоришь, он не сидел.
Виктор: Не сидел.
Марк: Но у него здесь вон во всю спину…
Василий: Да что ты пристал к человеку, Марк! Тебе говорят не сидел, значит, не сидел.
Марк: Да я такую татуировку один раз видел, и то на фотографии. А тут прямо перед глазами, на живом человеке.
Входят Иван, Пётр, Валерий Максимович и другие мужчины с вениками в руках. Надевают шапочки, рассаживаются, начинают парить сами себя и друг друга.
Иван: А я тут посчитал, на поминках сейчас пятьдесят девять человек.
Марк: Да ну, ты брось. Не больше сорока точно.
Валерий Максимович: Там ещё подъехали из Краснодара Соломины и Зайцевы с Сахалина вместе и Лаптевыми.
Марк: Так там же ещё расходился народ, такси вызывал.
Василий: Да куда они в ночь поедут…
Виктор: Да-а… Орава родственников, а одного человека похоронить не можем. А батя ещё говорил всегда: "Мало, мало внуков! Давай, Витюш, ещё. Вон сёстры твои, смотри, сколько уже нарожали…". А у меня до сих пор ни детей, ни жены. Никогда не был сторонником семейного счастья. В смысле не видел, что способен такое счастье. Вижу у других семьи — радуюсь, а сам, ну, не то что умею… Не чувствую внутренней потребности. Найду женщину, допустим, родятся дети, вырастут, меня хоронят. А дальше что? Их кто-то похоронит. И что, и зачем, и куда это всё было нужно? Батя даже последние дни повторял: "Не уйду, пока внучков твоих не понянчу".
Массаж покойника прекращается. Мужчины начинают его парить. Тщательно, с заботой и всё сильнее бьют вениками мёртвое тело. Они делают это так долго и самозабвенно, что не замечают, как входит одетый Костя, растерянно смотрит на мужчин, хочет выйти, но раздаётся скрип двери. Валерий Максимович выходит из транса.
Валерий Максимович: А ты что в одежде, малой?
Костя: Я только погреться, дядя Валера.
Валерий Максимович: Ой, Костя, давай раздевайся и грейся нормально.
Костя начинает снимать с себя одежду.
Виктор: Щас мы деда твоего допарим и тебя веничком тоже похлопаем.
Валерий Максимович: Да что ты ребёнка пугаешь. Не хочет париться, не надо заставлять. Я в детстве тоже баню не любил. Кость, подай полотенце. Оно вон там висит. И себе возьми тоже.
Костя в одной штанине тянется, приоткрывает дверь в предбанник, чтобы взять полотенца. Он не замечает, как из кармана выпадают бумажки и документы, которые он взял из пиджака Афанасия Арсеньевича. Валерий Максимович поднимает выпавшие вещи. Костя передаёт полотенце Виктору.
Валерий Максимович: Паспорт на имя Ираклия Аароновича Авербаха. Тысяча девятьсот… Какого года рождения? Тут непонятно. Залито чем-то липким. Ты где это взял, Костя? А фотография, посмотри, Вить, как будто отец твой.
Виктор: Да ну, не похож.
Валерий Максимович: Да похож. Ну-ка, парни, поглядите.
Марк: Ну, только носом немного.
Товарищ покойника: Да вылитый Афанасий в молодости.
Василий: Похож, похож.
Виктор: Да что вы такое говорите. Тут же имя другое даже, ну.
Валерий Максимович: А какого числа у твоего отца день рождения?
Виктор: Двадцать восьмого, нет, двадцать девятого октября.
Валерий Максимович: И тут тоже — двадцать девятое октября тысяча девятьсот…
Виктор: Да ты сам же говоришь, что там не видно.
Валерий Максимович: Последние цифры только. На, посмотри. Костя, ещё раз спрашиваю, ты где это взял?
Валерий Максимович берёт другие бумажки, находит конверт, открывает его. Остальные мужчины уже по очереди подносят найденный паспорт к лицу покойника, сравнивают.
Валерий Максимович: Витя… На, прочти. На твоё имя.
Виктор берёт письмо, читает. Молча выходит, чтобы сжечь бумагу в печке. Возвращается.
Виктор: Паспорт тоже дай сюда.
Виктору отдают паспорт.
Валерий Максимович: Тут ещё свидетельство о рождении, свидетельство о смерти, о браке. (читает) Родился в городе Биробиджан…
Товарищ покойника: Афанасий же из Красноярска.
Валерий Максимович: …Скончался в городе…
Виктор выхватывает все бумаги из рук Валерия Максимовича, выходит на минуту и возвращается в парилку.
Валерий Максимович: Костя, так откуда…
Виктор: Хватит, Валера, ребёнка мучить вопросами своими. Взял и взял. Откуда — уже неважно никому.
Неловкое молчание.
Виктор: Я дров подкинул немного. Сейчас потеплее должно стать.
Василий: Да куда ещё-то? И так уже дышать нечем.
Виктор выливает ковш воды на раскалённые камни. Поднимается пар. Виктор начинает снова бить веником тело Афанасия Арсеньевича. Часть мужчин сначала пытается терпеть волны горячего воздуха, потом они всё-таки выходят из парилки. Костя стоит полураздетый.
Марк: А пиво ещё осталось?
Василий: В предбаннике две трёшки, и на улице ещё должно быть.
Марк: Пойдём тогда накатим пару стаканов, Петро.
Пётр и Марк выходят. Пётр снимает с себя банную шапочку и надевает на Костю.
Иван: А хорошо бы сейчас снежочком обтереться, или вообще в прорубь с головой. Мы с моим дядькой двоюродным в снежки любили играть после баньки.
Виктор: Там как раз снег пошёл.
Валерий Максимович: Ну, Кость, что стоишь. Раздевайся давай.
Василий: Я же говорил, что сидел.
Виктор бьёт тело отца всё яростнее.
Явление 7
Темнота. Шёпот. Вздохи. Шёпот. Стоны. Шёпот. Рычание. Шёпот. Шлепки. Удары. Рычание. Крики. Шёпот. Звуки раздаются довольно продолжительное время, потом секс постепенно затихает. Слышно только горячее дыхание двух людей. Тишина. Шаги. Звуки продолжаются чрезвычайно долго. Человеческие голоса трансформируются до неузнаваемости, множатся, сливаются в один. Медленно открывается дверь. Из неё в темноту парилки бьёт свет. Голые Зинаида и Виталий. Они не замечают тела Афанасия Арсеньевича, лежащего за ними. На пороге стоит Костя с церковной свечой в руке.
Костя: Я трусы забыл.
Виталий и Зинаида прикрываются простынёй и выходят из парилки. Костя наедине с телом Афанасия Арсеньевича ищет трусы по всему помещению, потом замирает перед телом покойника и начинает тихонько молиться.
Явление 8
Раннее утро. Кафе "Порт-Артур". Большинство собравшихся уже спит. Некоторые в разной степени бодрости продолжают есть, пить, говорить. Сонный Костя осторожно стрижёт спящих людей детскими ножничками. Василий, Иван и Марк играют в карты. Зинаида фотографирует происходящее. Виталя спит.
Товарищ покойника: А как, говоришь, деревня называется?
Родственник: Красный Брод.
Родственница: Тут мои родители выросли, тут я родилась.
Родственник: Мы тут встретились.
Родственница: И Арсений Афанасьич пару раз в гости приезжал.
Товарищ покойника: Афанасий Арсеньевич.
Родственница: Ну, да.
Выпивают. Знакомый покойника наблюдает за игрой могильщиков.
Знакомый покойника (Ивану): Весь вечер смотрю на Вас и не могу понять, Вы или не Вы… Ваша фамилия Вымпелов?
Иван: Нет.
Знакомый покойника: А Вас случайно не Денис зовут?
Иван: Нет.
Знакомый покойника: То есть Вас ничего не связывает ни с Натальей Никитичной Вышкиной, ни с Леонидом Сергеевичем Костровым?
Иван: Нет.
Знакомый покойника: А Вы случайно не были пару лет назад в конце апреля в Бердске на именинах Константина Сергеевича?
Иван: Нет.
Знакомый покойника: И что, фамилия Жировиных Вам совсем ничего не говорит?
Иван: Нет.
Знакомый покойника: Тогда что же Вы здесь делаете?
Иван: Я…
Василий (Ивану): Да, Денис, хватит человеку голову морочить. (Знакомому покойника) Почтенный, Вы совершенно правы! Перед Вами тот самый Денис.
Знакомый покойника: Вот и хорошо. (Василию) А Вы случайно не Станислав?
Василий: Нет, рад бы, рад бы, но, к сожалению или к счастью, меня зовут не Станислав, а Василий.
Знакомый покойника: Да-с, действительно жаль.
Знакомый покойника отходит от могильщиков и садится за другую часть стола. Могильщики продолжают играть в карты.
Знакомый покойника (очередной родственнице): Соня, а вы чего с родным братом за весь вечер и словом не обмолвились? И чего он с мужиками теми сидит?
Очередная родственница: С каким братом?
Знакомый покойника: Ну, с Денисом. С кем же ещё-то?
Очередная родственница: Денис три года назад от передозировки на вахте скончался в Новом Уренгое.
Знакомый покойника: Как скончался? А это тогда там кто, по-твоему?
Очередная родственница: Да мне-то откуда знать, а? Ты зачем вообще про Дениса вспомнил? Ты же к нам сам приезжал на сорок дней. А этот… (махает в сторону могильщиков). Ну, этот один из этих, кто гроб разбил.
Знакомый покойника молча выпивает, встаёт, идёт снова к могильщикам и даёт Ивану пощёчину. Могильщики поднимаются.
Знакомый покойника: Зачем Вы, молодой человек, назвались тем, кем не являетесь на самом деле?
Василий: Это я его назвал.
Марк: Слышь, мужик, откуда тебе знать, кем он является на самом деле? Ты-то вообще кто?
Знакомый покойника: Я — родственник Афанасия Арсеньевича и всех, кто здесь присутствует. Меня зовут…
Иван ударяет знакомого покойника. За него вступается другие родственники. Могильщика защищают своего коллегу. Начинается драка, в которой участвуют и мужчины, и женщины. бьётся посуда, переворачиваются столы, слышны женские крики. Зинаида фотографирует. Костя влезает в гущу тел, его выталкивают оттуда.
Костя: Хватит, хватит драться! Вас мамы не для этого рожали! Хва-тит! Вы же семья!
Костя в растерянности. Он не знает, что делать, и как всех помирить. Неожиданно для самого себя он втыкает детские ножнички в руку лежащего рядом родственника. Тот кричит. Костя убегает из зала. Драка постепенно прекращаются. Две заботливые родственницы вытирают салфеткой кровь с руки родственница и перевязывают рану платком. Входит другая родственница.
Другая родственница: Ну, вот я же говорила. Через час всё готово будет. Давайте собираемся, берём Афанасия Арсеньевича и — в церковь!
Любовь Андреевна: А где сам Афанасий Арсеньевич?
Валерий Максимович: В гробу должен быть.
Любовь Андреевна: Нету там.
Валерий Максимович: Ну, в другом, значит.
Любовь Андреевна: И здесь нет.
Товарищ покойника: Под столами посмотрите.
Знакомая покойника: Да сейчас соберёмся, и найдётся наш Афанасий Арсеньич. Куда он денется.
Родственник: Шапку, шапку не забудь.
Другой родственник: Так это не моё пальто.
Ещё один родственник: А моё тогда где?
Товарищ покойника: Дай-ка пакетик.
Родственник: Я фрукты с собой возьму.
Товарищ покойника: И колбаску вот ещё, ага.
Другая родственница: Чего добру пропадать.
Родственница: Да что вы набираете-то с собой? Мы ж ещё вернёмся сюда.
Другая родственница: Зачем возвращаться-то? Здесь же нет уже ничего.
Товарищ покойника: А, ну тогда, я с собой все вещи беру, получается.
Валерий Максимович: Заура, ты поедешь?
Заура: Нет, наверное. Тут прибраться надо будет.
Валерий Максимович: Вот держи мой номер. Звони в любое время. Можем встретиться где-нибудь через неделю, на выходных.
Заура: Посмотрим, Валерочка, посмотрим.
Валерий Максимович: Возьми, возьми номер-то…
Заура: Тут ещё прибраться надо… И Рауля как назло нет. Ну, что такое, господи.
Другая родственница: Давайте, давайте скорее. Никто нас ждать не будет! А нам ещё дойти надо.
Все постепенно выходят из кафе. Мужчины несут два гроба и один крест. Зинаида продолжает фотографировать.
Явление 9
На крыльце "Порт-Артура" стоит Пётр, курит. Из кафе выходит Костя.
Пётр: Ты что без куртки, малец?
Костя: Не холодно.
Молчат. Костя слоняется по крыльцу. Пётр сначала рассеянно смотрит по сторонам, а потом начинает внимательно разглядывать что-то в небе. Вдалеке виден дым и свет.
Костя: А вот знаете, дядя… Как Вас зовут?
Пётр: Пётр Иннокентьевич. Можно просто Петя.
Костя: А меня Костя. Мне, кстати, послезавтра десять лет исполняется. А Вы знаете, Петя, чей я сын?
Пётр: Не знаю.
Костя: Другого Кости, моего папы и ещё мамы.
Молчание. Костя ковыряет случайную деревяшку. Пётр курит.
Костя: А Вы знаете, Петя, чей я внук?
Пётр: Не знаю.
Костя: Знаете.
Пётр: Той слепой бабушки?
Костя: Да, бабы Клавы. Она не слепая. Просто видит плохо. А Вы знаете, Петя, что мне рассказывала баба Клава?
Пётр: Не знаю.
Костя: Она мне рассказывала, что самый первый человек в нашем роду жил много лет назад. И его уже никто, кроме бабы Клавы, не помнит. Он мне какой-то прапрапрапрапрапрапрапра и ещё много раз прадедушка. И звали его Рюрик. Он был князь всего мира, всей России.
Яркая вспышка в небе. Вспыхнула баня. Пётр накидывает на Костю свою куртку, хочет идти внутрь, чтобы предупредить собравшихся, но в этот момент двери "Порт-Артура" открываются. Из кафе гурьбой выходят на улицу родственники. Передние ряды застывают и смотрят в одном направлении. Задние ворчат и пробираются сквозь них. Все застывают в молчании и смотрят, как пламенеет баня. Зинаида продолжает фотографировать. Проходит время.
Костя: А где баба Клава? Где бабушка? Ты где, ба?
Валерий Максимович: Точно. А где Клавдия Ильинична?
Виктор: Я видел, как она в баню заходила, когда на крыльце курил. Костю искала, кажется.
Идёт снег. Подъезжает автобус.