Когда в соседней комнате засыпает ребёнок, иначе начинаешь относиться к звукам: вот пишу я это и думаю, что слишком громко стучу по клавишам компьютера. Поставил точку и убрал руки, а шатающийся стол тут же топает своими мойдодырскими ногами. В стене за моей спиной проходят трубы, которые примерно раз в час начинают издавать звуки, напоминающие что-то среднее между настраиванием симфонического оркестра перед концертом и прокуренным смехом Шнурова.
Ну вот, все причины, чтобы сбежать. Слева окно, за окном капает вода из кондиционера соседей, под окном грустно-молчаливый детский сад, а за ним церковная ограда: по утрам в комнату врываются колокольный звон и пения дрозда обыкновенного. А если выйти на улицу, то на тебя набрасываются звуки машин, людей, собак и гуканье горлиц. Часто думаю: а как было сто лет назад? Наверное, ты мог услышать цоканье копыт, моторы автомобилей звучали совсем иначе, а низкие дома позволяли уловить совсем далёкие звуки.
Чуть больше ста лет назад, в 1922 году, не очень-то далеко от меня — в Баку — композитор, теоретик музыки и изобретатель Арсений Авраамов провёл небывалую акцию “Симфония гудков”. Сам Реварсавр (революционный Арсений Авраамов), как он себя называл, писал:
19-й год. Волга. Нижний. Провожаем эшелоны навстречу Колчаку в Казань. Ревём на прощанье всей эскадрой, пока не скроется из глаз серый дымок... делаем, наконец, первую попытку организации... Трудно, не удаётся, слишком много сирен, но всё же контуры массива Интернационала можно различить...
22-й год. Баку. Открытие навигации. 26 судов нефтефлота отходят в Астрахань. Ревёт весь флот, доки, заводы... Оркестр грандиозный. Решено: в 5-ю годовщину Октября он зазвучит стройно. И он зазвучал.
Мы хотим, чтобы в 6-ю годовщину каждый город, имеющий десяток паровых котлов, организовал достойный «аккомпанемент» Октябрьскому торжеству, и даём здесь инструкцию по организации «симфонии гудков» применительно к различным местным условиям.
После удавшегося опыта это уже нетрудно: нужна лишь инициатива и энергия.
В 1923 году он такое провёл и в Москве. Это был срежиссированный шум города: выстрелы, гудки, речёвки, свист пара, шум самолётов и другие машинные звуки. Музыкальным материалом для такого механического оркестра служили “Марсельеза”, “Варшавянка”, “Интернационал” — словом, весь революционный набор.
Советский Союз, возникший из грома Первой мировой и маршей Гражданской, стал выстраивать свой звуковой облик. Это совпало и со стремительным темпом технологического прогресса и эволюцией жизни: городской симфонии, некогда наполненной скрипом конных повозок и криками уличных торговцев, пришлось уступить место новой музыке современности. Таксофоны, пишущие машинки, трубы заводов, рёв тракторов и автомобилей, шум радио, скрип и треск трамваев.
Давайте продолжим прогулку. Чем дальше мы уходим от дома, тем агрессивнее становятся звуки, теперь их нужно перекрикивать, скрываться от них во дворах. Строительные краны, музыка из торгового центра и снова машины, люди, собаки. Только нет уже горлиц.
Как-то мы с женой зашли в недавно открывшийся магазин. Полки ещё полупустые, продавщица сидит за кассой и смотрит видео на ютубе, а покупателей нет. “Кажется, здесь должна быть музыка”, — заметила жена.
Несколько лет назад вышло переиздание “Книги тишины. Звуковой образ города” Сергея Румянцева. Это не назовёшь исследованием или художественным произведением. Значит, эссе, как известно. Её автор — музыковед, преподаватель и музыкальный критик с гиперакузией, то есть с повышенной восприимчивость к звуку. В “Книге тишины” он пишет, что после революции, экспериментов Реварсавра современность ушла от тишины. Теперь оппозиция в городе не “звук / тишина”, а “шум / музыка”.
Кажется, только совсем недавно мы стали задумываться о паузах как важных смысловых единицах, хотя музыкальная пьеса “4’33” Кейджа впервые была сыграна больше семидесяти лет назад. Но лучше поздно, конечно.
Электромобили и электросамокаты (как и всё электро-, включая собянинские электробусы), некогда воспринимавшиеся как далекое будущее, теперь бесшумно скользят по улицам, создавая новую реальность городского звучания. Шумоподавляющие наушники, ставшие неотъемлемой частью нового хипстера, создали феномен персональных звуковых пузырей. Горожане теперь могут изолировать себя от окружающего шума, погружаясь в собственный аудиомир. Причём многие их носят и без музыки, просто для тишины. Современные небоскрёбы из стекла и бетона отражают и усиливают звуки, создавая сложные акустические ландшафты. И архитекторы и инженеры всё чаще стремятся смягчить этот эффект и создать более мягкую звуковую среду.
Румянцев писал не о тишине как отсутствии звука. Такое определение подходит только одному типу тишины — мёртвой тишине “брошенных заводов, фабрик, деревень”. Подлинная тишина, напротив, состоит в куда более сложных отношениях с шумом, чем взаимное отрицание. Живая тишина должна быть объёмной, как в лесу, у реки или в поле; как в спальне, на кухне или в ванной. Тишина — это звуки, не создающие фоновое жужжание, а дополняющие друг друга и дающие возможность и тебе самому послушать и сказать.
Появление фонографа, первого звукозаписывающего устройства, многих не обрадовало, а испугало: прибор издавал такой звук, что казалось, с тобой говорят из загробного мира. Чтобы убедиться, можно послушать хоть голосовухи Толстого. Филолог Павел Арсеньев считает, что именно из ощущения потусторонности фонографа и вырос “Дыр бул щыл” и вся остальная заумь. В “Книге тишины” Румянцев приводит стихотворение Кручёных “Разрез завода”:
Разрез завода
ф — форточка…
маятник
стальной угол
аршин небо-газа
жужжит жироскоп
стук… марш… синкоп…
под цейсом — пластинки радия секут,
синтарис… альфа-бета-гамма-луч,
плавает хрусталь
по рёбрам арматуры…
фольга в торий
золотник… кривошип шатун
дрелит
шуршат бронёй
лезу в зонд —
земля… зл… зх… чм… бронзы
завыозг… завиток… зарр —
?стружки-ж-ж-з-з-з!..
?- завод в ходу!..
Музыка города сливается с шумом, замещая тишину. А вакуум шумоподавляющих наушников с собой несёт только смерть брошенных деревень. Жироскоп и завыозг — звук современного города, от которого не спрячешься в молчание.
Здесь бросаю писать, простите, проснулся ребёнок.