Миниатюрная сфера, земной шарик, если смотреть сверху, представляется очень компактной, и в ней находят себе место или не находят большие маленькие люди, играющие планетой как им захочется. Сложно себя отделить от беспокойного внешнего характера волнующихся бесконечных пространств огромного земного шара, если смотреть в эту жизнь изнутри. Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет по сему поводу произнёс изумительную фразу: “Я есть я и мои обстоятельства”. Ещё тоньше к определению места человека подошёл Чаплин освободив своего Чарли от тягот Великой Депрессии, чтобы таких людей как Чарли рождали новые времена. Без печали.
Пиар-директор картины о Льве Переулкове и будущего фильма о Синем Карандаше в серии “Art | No hope” Алексей Стрижов поговорил с главным редактором канала авторского кино о художниках “Artarea Doc” и продюсером цикла “Art | No hope” Даниилом Капланом, чтобы в словах испанского философа открыть еще одну величину (или истину), добавленную игрой красок британского артиста, а именно - соотношение с обстоятельствами своего Я. Этот разговор, как и их дружба, завязавшаяся в момент вынашивания идеи цикла, и убеждения иллюстрируют далеко не безнадёжное стремление найти опору и ориентиры на зыбкой, лишившейся кислорода почве.
С орбиты совсем другим открывается мир
Алексей: Отчётливо помню, как сидел на тандыре под армянским городом Эчмиадзин в телефоне зимой 2023 года — вдруг высветился пуш с вашей идеей. Тогда я о вашей деятельности ничего не знал, а на ютуб-канале было уже около двадцати фильмов. Не верится, что ещё даже не были знакомы.
Даниил: А я помню, как в марте мы давали свою первую нижегородскую премьеру и мне показалось любопытным совпадением, что вы, человек из Нижнего, появились в артериальной жизни именно в этот момент, когда и город вошёл в нашу жизнь прочно, и несмотря на то, что нас разделили границы, вы, уже к тому моменту эмигрант, остаётесь с городом и с нами.
Алексей: Я проникся способом рефлексии Артериа Док, как вы сказали артериальным способом рефлексии. И ниточка потянулась от родных берегов.
Даниил: Мне показалось это действительно важным в тот момент, а потом это понимание начало крепнуть и расти, определяясь в современный наш формат артериальный, артельный. Я думаю, тяга к памяти пространства, когда всё находилось на поверхности, на ладони, ваш Тибет меня поэтому заинтересовал — это и есть настоящая генетическая память человека, поэтому у него такая тяга теперь увидеть овал поверхности сверху, открыть неестественную среду, которая становится ближе и роднее Земли, а наша маленькая планета уже чужая нам.
Алексей: Это вы говорите о российском ощущении… Знаете в чем было отличие изначального “Соляриса” Станислава Лема от “Соляриса” Тарковского? Режиссёр тяготел увидеть в нём тоску по Земле и дому, а писатель заканчивает произведение невосполнимой тоской по неизвестному.
Даниил: Фильмы Тарковского, “Солярис”, происхождение тоски понятное и известное создаёт их особую атмосферу. Увидеть то, что сохранила память как живое. Увидеть Землю, накрытую расстоянием высоты. Я Голубые горы вспоминаю. Я не был в Тибете, но был в Австралии. Австралийское кино хорошо знает Тарковского. Удалённость на расстояние высоты, взгляд в жизнь как в пространство полёта: “Ностальгия”, “Солярис”, “Зеркало”. Единственный его фильм отличающийся — “Сталкер”, и я его поэтому люблю, это для меня авербаховский фильм, а Авербах артериален, я его чувствую кровью: “Монолог”, “Фантазии Фарятьева” (с Мироновым фильм), “Объяснение в любви” (с Богатырёвым фильм). И “Сталкер” для меня — это фильм с Солоницыным. Его герой — моё альтер-эго. Я в ту же вхож среду обратно из Австралии и понимаю хорошо его движение снаружи в зону.
Алексей: Фамилия Переулков, сблизившая нас, тоже о перепутье, граница проходит только по чувству прекрасного в самом взгляде человека. Мне нравится, что в фильме выражен акцент на том, как чувствует себя герой. Я точно так вижу теперь и героев других фильмов канала. Например, “Принц Теней” про Никиту Этогде. Знаете, смотришь такое кино и удивительное чувство свободы от каких-то чётких ответов, определений что это есть хорошее, а что — плохое.
Даниил: Творческий псевдоним Переулкова и для меня тоже проникнут этим ощущением. Лежит камень в степи и на камне написано слово: “Налево пойдёшь — в беду попадёшь, направо — никого не найдёшь, а прямо — за так пропадёшь”. Наша очень васнецовская картина, отражающая наше историческое состояние. Принц тоже ходит распознает свои оставшиеся родными приметы, на крышу взобравшись о городе говорит, на руинах — о бабушкином доме. Аутентичная атмосфера былин и фольклора. Самозарождающийся миф. Сказка, как о тройке, только о Принце теней.
Алексей: Мне вот, кажется, и Синий Карандаш в согласии с Переулковым и Принцем своими трафаретами оставляет приметы, по которым можно взглянуть на обыденность под неприметным оригинальным углом, когда найдутся, какие-то судьбоносные моменты откроются. Синий Карандаш словно пазл. Он видит для обывателя типичные рефлексы и переводит их на язык рефлексии.
Даниил: То есть в нём тоже есть попытка обуздать нашу природу, готовую всё схавать.
Алексей: Да, многие мои знакомые потом написали мне, что это прекрасная работа, когда поняли, что фильм не конкретно о политике. Я говорю о Переулкове. Хотя в нём, как и по поводу Синего Карандаша, тоже хочу сказать, отклик на события вполне определённо проявляет себя.
Даниил: Не явно, там из явного только кадр о Немцове и Болотной.
Алексей: Само то, что художник говорит об этом, мне представляется важным.
Даниил: Я Немцова всегда ощущал и видел большой очень значительной фигурой и сейчас, чувствую, имеет смысл о нём говорить и помнить.
Алексей: Он собой украшает несомненно куцый политический фон нашей жизни. Его харизма очень теплая. Эстетически он возвышается невероятно надо всем, что и тогда и сейчас происходит.
Даниил: И символически в учебниках истории теперь у двух основных доминант кремлёвских Иоанна Великого и Василия Блаженного новые появляются тени. Я даже не хочу сказать смыслы. Суриковский стрелец. Отголоски. Эхо. Они здесь очень сильные. Поднимаешь когда голову: колокольня, как стрелка компаса. Обрушившиеся надежды имеют свойство прорастать, когда достаточные в это вложены усилия. Когда достаточной убедительной силы образ возникает.
Алексей: Политика как будто и не так важна в своём заявленном виде — эстетика побеждает повестку, как писал Даниил Хармс, “неизвестным науке образом”.
Даниил: Жизнь, да, вкус к жизни. Интеллигентское понятие политики шире понятия политики обывателем. Я бы сказал, что политика имеет какое-то сходство с приготовлением пищи.
Алексей: Эстетическое чувство.
Даниил: Или гурман, или питаешься чем придётся, мясо готовят на огне, не едят сырым, эстетика означает, что человек воспринимает информацию не сырой, окружающий мир не сырым, человеку же не зря дан тигель собственного сознания.
Алексей: И когда Прометей шёл дать огонь людям…
Даниил: Да, его воспринимают первым просветителем, первым гуманистом, он видел дальше других и ему искусства обязаны своим появлением…
Алексей: А “Молодая гвардия” в Перестройку издавала альманах с таким названием.
Даниил: Россия не знает саму себя, у нас много волшебных мест, подобных Тибету и Австралии, где полный купол неба, и растворяется земля. Россияне были оторваны от корней и своей истории долгое время. Здесь косметический эффект невозможен. Нужны новые Прометеи, причём не Гермес, метавшийся между богами и людьми, тоже иногда пытавшийся сделать что-то хорошее, а именно внутреннее окрепнувшее общественное сознание связывают с именем Прометея.
Алексей: Когда говорят — он дал огонь людям.
Даниил: Да, поэтому правильнее говорить не о Геракле, ожидая, что кто-то повернёт реку, а с ладошки тепло руки в себе самом согревать и накапливать.
Алексей: И если мы сейчас перейдём к разговору про “Артериа Док” и циклу фильмов “Art | No hope”, увидим, как наследие Прометея оживает в людях.
Даниил: “Надежду, как вырабатывание тепла, человек себе способен дать только изнутри.
Алексей: Так с большей глубиной понимаешь фразу “надежда умирает последней”.
Даниил: Остывает кровь, умирает надежда, всё правильно. С наступлением Оттепели у людей, получивших право, наконец, бесстрашно верить в свои идеалы, появился гимн, написанный поэтом Павлом Коганом, дружившим до войны с женой Сахарова Еленой Боннэр и погибшим под Новороссийском в сорок втором, “Бригантина”. Усечённость его в народной памяти объясняет мне усечённость интеллигентского сознания, когда я об этом думаю, вроде бы избирательного, вроде бы и сострадательного. Там у Когана, в отличие от разошедшегося широко варианта, сильный голос, разлившийся над онемевшей страной: “Так прощаемся мы с серебристою, самою заветною мечтой, флибустьеры и авантюристы по крови горячей и густой”. В таком варианте исполнил Бригантину на тридцатилетии Московского КСП в 89-м году Григорий Лепский, автор музыки к Бригантине и друг Когана.
Алексей: Слова можно высечь в камне по их сегодняшней актуальности.
Даниил: Отлить в граните. Да.
Алексей: Возвращая прервавшиеся связи поколений, мы продолжаем собой, воскрешаем в себе процессы большей глубины…
Даниил: Почему это важно: им правда надоело говорить. Им правда надоело спорить. Тому молодому довоенному поколению, к которому и Окуджава принадлежит, от лица которого говорит Лепский. “И любить усталые глаза”. А послушаешь, с какой усладой “Песни нашего века” поют этот припев, и видишь, насколько им совсем не надоело говорить, спорить, любить свою усталость.
Алексей: Вспомнилось, “неспособность в своей слепоте отличить выпадавших из люлек, от выпавших люлек”.
Легкомысленный светский пафос искусства
Даниил: Я так для себя эти слова Бродского перевожу, и он хорошо чувствовал различие, у меня в начальной школе был преподаватель музыки, попавший на фронт раньше Когана, хотя был на три года его младше, то есть девятнадцатилетний человек с осени 41 года воевал, дошёл до Кёнигсберга, Калининградом называется теперь, у него была удивительная смесь репертуара, и мне запомнилось, как он исполнял “День Победы”: “Здравствуй, мама, возвратились мы не все, босиком бы пробежаться по росе”. На междометиях когда уже что-то чувствуется, это хорошее исполнение. У него не было кобзоновских и лещенковских “ла-ла-ла-ла”. И в этом умении различать урок Бродского, чего напрочь, на мой взгляд (да и на взгляд Бродского — смею сказать), лишена советская интеллигенция. “Бы” означает — ног нет. Уже не пробежится. И главное, сил внутренних не растратит уже на это свободное чувство. Никакой Никаненко после фронта по полям есенинским уже не побежит. Это я имею в виду исторический фильм о Есенине оператора “Журавлей” Урусевского.
Алексей: Я понимаю, о чём вы говорите. Аналогии, с которыми работает Синий Карандаш, мне в этом плане близки.
Даниил: Он берёт смысл, который на слуху и соединяет с внутренними ощущениями и в результате происходит не подмена, а какая-то метонимия.
Алексей: Вживаешься острее.
Даниил: И в этом нет пафоса, что сложно достичь, когда работаешь с понятной очень вещью, например до Урусевского много операторов снимали падение от выстрела, но именно ему удалось показать тот смысл высокого превосходства человеческой воли над роком и фатумом.
Алексей: Опять цитату Хармса вспомнил: “Жизнь побеждает смерть неизвестным науке образом”.
Даниил: Стихи Расула Гамзатова в переводе Гребнева, такая живая иллюстрация, Гребнев на войне был серьёзно ранен, у него есть в воспоминаниях описание, как ему распороло живот, вывались внутренности, рядом командир упал, с которым они позиции обходили, пробитый череп, там в живой реальности всё очень натуралистично, и сложно поэтому искусству, существующему на языке метафор, удержаться, найти границу правильную, образ художественный, точный. В том, как Урусевский снимал падение Баталова, нет пафоса и нет излишнего натурализма.
Алексей: И ощущается трагедия, что это вживую касается каждого.
Даниил: Мы когда снимали выставку, где куратором был Синий Карандаш, “Хроника цветущих событий”, мне не хватало ощущения и чувства принадлежности предмета переживанию, которое связано для меня с этой отсылкой к тому самиздату, поставившему целью не забыть никого, передав в точности, насколько это возможно, сведения о каждом, показав причастность…
Алексей: “Хроника цветущих событий” — это парафраз на “Хронику текущих событий”
Даниил: Выставка не связана с этим названием, скорее, я воспринял фразу Карандаша как отдельный экспонат. И у выставки есть основное название “Системная сборка”, с которым она объехала разные города и чему каждый экспонат соответствовал в полной мере. Мы в Нижнем в этом году, в марте, показывали рядом два фильма: “Принц Теней” и “Хронику”.
Алексей: Я понимаю так, что теперь в “Хронику текущих событий” Синий Карандаш в полной мере себя вписал.
Даниил: К огромному сожалению, а, может быть, и, от безысходности скажу, естественно. Я вижу случившееся прологом продолжения уже самостоятельного его — персональной игры с тенью “Хроники событий”. Синий Карандаш убедителен.
Алексей: Синий Карандаш ещё в истории нашей имеет шлейф такой… я сейчас подумал.
Даниил: Сталинские списки. Дополнительные коннотации, они возникают в сознании и их сложно преодолеть, если они уже возникли. Так, действительно, непостижимым науке образом в человеке формируется его индивидуальность.
Алексей: Но у Синего другой цвет.
Даниил: Да, у Синего Карандаша тёплый синий, Носова, коротышки.
Алексей: В Солнечном городе. У него есть дихотомия, внешне шрифт передаёт ощущение, что всё хорошо, но от фраз неизменно возникает тревога.
Даниил: Мне тоже нравится эта двойная стенка его работ. Солнечный город не случаен, мы таким ослеплённым состоянием, не знаю, как его ещё назвать, искусственно осветлённым долго живём. Из такого Солнечного города ушёл когда-то герой Баталова и получил пулю под неизвестным кустом. Но сильный его и живой образ влияет сейчас на нас до сих пор. И здесь нет пропаганды, в отличие от никоненковских совершенно нафталиновых эмоций, эмоции этой смерти живые. За что Урусевский и получил в результате канскую пальму.
Алексей: Ветвь. Я понимаю, ненатуральный в отличие от Баталова получился у Урусевского Есенин.
Даниил: Не просто ненатуральный, фальшивый. Как подменили Когана “Песни нашего века”, так подменяет Есенина фильм Урусевского “Пой песню, поэт”. Есенина больше в “Вокзале на двоих” Рязанова, там Гурченко исполняет рязановские стихи: “Ведь не уехать дальше смерти, не бойтесь жизнь перекроить”. И такой ещё очень чаплиновский пассаж: “Печалиться не надо вовсе”, — тоже мне очень близкий. Есенин Никоненко и Есенин Безрукова — это всё вещи тупика, люльки. А трагедия поэта в том, что он выпадающий человек. Тоже своеобразный гимн инакомыслия Давида Самойлова: “Мне выпало счастье быть русским поэтом, мне выпала честь прикасаться к победам, мне выпало горе родиться в двадцатом, проклятом году и столетье проклятом, мне выпало всё, и при этом я выпал, как пьяный из фуры в походе великом, как валенок мёрзлый валяюсь в кювете…”
Алексей: Ясная принадлежность к культуре и совершенно не в векторе пути.
Даниил: Коммунизм опровергает обычный пассаж “из песни слов не выкинешь”
Алексей: Есенин возвратился в школьную программу только после войны, а Гумилёв и того позже, в Перестройку.
Даниил: Вектор и дыхание свободы, ощущаемое поэтом, хорошо, когда совпадают. Я воспринимаю Перестройку именно таким событием в нашей истории, когда вектор и дыхание поэта совпали. Поэтому и Окуджава, на мой взгляд, поддерживал Ельцина.
Алексей: Ахматова записала себя в партию Хрущёва.
Даниил: Воздух когда начинает поступать, не значит, что мы начнём чувствовать одну только свежесть, но то, что эмоции наши притупившиеся проснутся — это важно. Поэту.
Алексей: И должно быть важно художнику.
Даниил: А то, что, конечно, прощаясь с “Прекрасной эпохой”, мы понимаем, что затхлость пройдёт, в этом поэт не оставляет сомнений. И вместе с тем из подвалов, из кошмаров мы возвращаемся на свою Бригантину. И если вы вспомните финал, в дальнем синем море бригантина поднимает паруса…
Алексей: И в беде, и в радости, и в горе…
Даниил: Жизнеутверждающее послание потомкам. Гимн Оттепели в этой “Бригантине”.
Алексей: Могу ли я перевести очень образные сравнения на лад нашего разговора об “Art | No hope”? Здесь есть и тема отчаяния у Ады Абдрушевич, и опустошённости у Переулкова, он довольно тяжело смотрит в будущее. Мне понравился юмор Горенштейна, но я так понимаю, это старой закалки художник.
Даниил: Защищён предыдущей безнадёжностью.
Алексей: Я так чувствую, возврат к традиции арт-самиздата обозначил появление цикла “Art | No hope”.
Даниил: Канал авторского кино о художниках “Artarea Doc” появился осенью 2020 года. За первый год жизни мы выпустили несколько работ достаточно заметных. В них какой-то есть тоже трогательный налёт самиздата. “Клондайк маленьких красивых открытий” с Игорем Ермолаевым; “Мягкие тона, случайные наброски” — о Николае Тесенкове. В марте 2022 года мы показывали в Открытом клубе “Работу цвета” о Вере Ельницкой. И мне, как будем говорить, режиссёру этих трёх фильмов и редактору канала постепенно становилось очевидным, что невозможно уйти в подполье. Хотя каждый глубокий художник посчитает о себе важным сказать, что он — андеграунд.
Алексей: Невозможно, вы имеете в виду, что нежелательно?
Даниил: Невозможно, потому что всё сейчас имеет общественное звучание, нет возможности обеспечить себе андеграунд, нас давно выплюнуло время из той люльки, где появился андеграунд. Необходимо работать с видимым оппонентом, а не жить только своей средой. И определённо не хочется, занимаясь общественной работой, соответствовать сложившейся конъюнктуре.
Алексей: Вы думаете, вас понимают?
Даниил: Кто-то понимает, кто-то не понимает. Мы всё равно имеем дело с последствиями.
Алексей: С последствиями того, как уже проявляет себя искусство?
Даниил: И результатом общественных изменений, связанных с изменившейся ролью искусства.
Алексей: Я как раз хотел сказать, когда мы говорили о Прометее, что слишком непривычная роль, не таким образом на протяжении прошедшего столетия был востребован художник, то есть он носитель знания, традиции, ремесла. В самом лучшем смысле хранитель очага культуры.
Даниил: Хорошие слова в одном из наших первых фильмов сказал Михаил Тихонов, вспоминая как к нему на балкон влетела птица, и он взял в руку её нежное и тёплое тельце…
Алексей: На банальный отвечая вопрос “что такое искусство”?
Даниил: На банальный отвечая вопрос, искусство не должно быть сковано в отношении себя чужими ожиданиями, иначе наплывает слепота, в которой не отличить люльку от младенца.
Алексей: Мне отзывается выбранная некрикливость формы повествования в артериальных фильмах, особенно связанных с нашим циклом.
Даниил: Современный художник хорошо принимает полемику. Как раз единственное, что он принимает плохо — крикливость формы.
От китча устали ещё в шестидесятых годах прошлого века
Алексей: Вы не ответили на мой вопрос о роли художника, я понимаю так, что цели искусства расходятся с целями политики, на взгляд большинства художников и вообще людей интеллигентского склада. Поставлю свой вопрос ещё более провокативно: уместно сказать про тиранию смыслов и форм, которую уже в XXI веке приметил философ Ник Ланд. Он обратился к примеру Платона и сказал, что повсеместность просвещения — тоже страшное дело. Нужно дать возможность думать иначе и уходить от диктата даже тех идеалов, которые могут быть правильными. Нужно дать свободу быть на пути к неведению.
Даниил: Я соглашусь с Бродским, людей неправильно делить на интеллигенцию и прочих, не думаю, что правильно ждать от всех глубоких знаний и свои не считаю глубокими. Речь о другом — чтобы мне и всем нам не предлагали фиктивную подмену. Защиту от такого рода сырой неразборчивости обеспечивает… здесь я вернулся бы к тому, о чём говорили вначале.
Алексей: Фиктивная подмена в каких категориях? Хорошего, плохого?
Даниил: Чтобы в руках скрипачей не обнаружить деревянные грелки.
Алексей: Бродский эту мысль в нобелевской речи развивает. Отменяется пассивная роль читателя и зрителя.
Даниил: Знаете, что я прочитал на открытке недавно купленной в букинистическом магазине, открытка шестьдесят седьмого года, поверх “мир, труд, май” карандашом, ниже гвоздики, учительским почерком: “Дети инертного типа бывают нервные”.
Алексей: Кажется, диссиденты, вроде Эрика Булатова, в схожей ситуации уходили в работу над детской иллюстрацией.
Даниил: Там они могли выразить себя. Марксизм-ленинизм сложно скрепить какими-либо собственными мыслями, философ Ильенков в такой напряжённой попытке перерезал себе горло, но в остальном Бродский невероятно прав, в руках скрипача — скрипка, читатель не закрывает под сургучную печать книгу, которую прочёл. У нас так появилась рубрика “Художник в Художнике”.
Алексей: Художник Валерий Бабин говорит о Григории Сороке, Михаил Тихонов о Василии Чекрыгине.
Даниил: Не просто говорит, существует на его уровне. Прямая иллюстрация слов Бродского, а заодно попытка уникальное сложное чувство сохранить и перенести тому, кто иначе остался бы в полном неведении.
Алексей: Вы хотите вложить смычок в руку зрителю и сказать: “Играй!”
Даниил: Зритель в праве жить той же музыкой, которую слышит ухо художника.
Алексей: Я упустил момент, как вы пришли к работе с уехавшими из России художниками. Мне кажется важным, что “Артериа” существует в двух амплуа сам- и тамиздата.
Даниил: Для меня важен контекст, в котором свою жизнь прожил Бродский, поэтому скажу откровенно — мне неприятен пафос вокруг отъезда. Сегодня и там, и здесь не столь разграничены, я эмиграцию знаю по себе, три с половиной года — долгий срок, многие ещё пока его не перекрыли. И хочется надеяться, не придётся. Другой момент, если всё-таки не порывать с Россией, выбор у самиздата не многим лучше того, что был у Синявского и Даниэля.
Алексей: Вы имеете в виду, что важно подбирать слова.
Даниил: Я, конечно, несправедлив в плане достатка. Быстрый отъезд для многих стал испытанием.
Алексей: Мне кажется важным, что наши артериальные фильмы кроме границ жанрового ограничения преодолевают границы государств и развеивают сумрачные мысли, не сковывают апатией, унынием, и тем не менее отражают реальность. Мне говорят, что, как Маяна, живёт половина русской эмиграции в Тбилиси.
Даниил: Мне тоже так говорят, в планах есть около марта–апреля представить фильм о Шоте Шанидзе, тбилисском художнике, сделанный ребятами, находившимися больше года на положении эмигрантов. И в целом работа с авторами — одна из ключевых задач редакции документальных фильмов канала авторского кино о художниках “Artarea Doc”.
Алексей: Мне хочется напоследок вот ещё какую тему поднять. Когда очевидно в критическом состоянии существует русская культура отсутствие надежды не означает ли неизбежное — потерю искусством качества, мастерства. Да что там, скажу прямо — полную потерю возможности говорить на равных с Микеланджело, Рембрандтом…
Даниил: …Понтормо. Я подсказываю так потому, что недавно мы представляли фильмы о Егоре Кошелеве, там звучит имя этого художника. Уильям Хогарт ещё звучит. На значке, который я всем дарю, когда наши открытые показы проходят, изображён Джорджо Морони, итальянский художник на век младше Понтормо. На значке изображён, точнее, портрет неизвестного мужчины, находящийся в Эрмитаже, авторства Морони, Игорь Ермолаев использовал его в натюрморте, который попал в кадр, когда мы делали наш первый фильм “Клондайк маленьких красивых открытий”. Я сомневаюсь, чтобы этот путь угас, положенный Ренессансом. Хотя и доводилось слышать от аукционистов по поводу имени восьмидесятилетнего художника — тогда ещё рисовать умели.
Алексей: Зайду с другой стороны, у Стругацких их известное произведение “Волны гасят ветер” открывается цитатой вымышленного учёного Д. Строгова: “Понять значит упростить”…
Даниил: Нашего восьмидесятилетнего художника зовут Максим Камерер.
Алексей: И вот кажется ли вам, что Ермолаев говорит на уровне с Морони, а Кошелев — с Понтормо?
Даниил: Строгов, на мой взгляд, олицетворяет сторону надменного и самонадеянного лжеучёного, каких наш век знает действительно очень много, я люблю другую книгу Стругацких, “Отягощённые злом”, ровно по той же причине, что и фильм Тарковского “Сталкер”. Солоницын идёт в зону понять себя. Понимание — архимедов рычаг. Понимание и есть то, с чем пришёл к людям Прометей. Понимание огня. Понимание ветра. Понимание волн. Электромагнитных волн. Я не могу сказать, насколько на уровне, но Ермолаев не упрощает Морони, Кошелев не упрощает Понтормо.
Алексей: Упрощения вы как огня боитесь, Даниил, складывается такое впечатление.
Даниил: Я просто считаю, что упрощения мы сможем себе позволить, когда будем жить в лучшие времена. Я представляю, каким сложным был и долгим путь всего того, с чем мы живём, не хочется себя в общении ограничивать с Ермолаевым, с Кошелевым, с Морони, с Понтормо. Мне Кайдановского, к слову, не нравится персонаж потому, что он идёт в зону опроститься.
Алексей: Понимаю вашу мысль. Упрощать значит ограничить, а ограничить не равно понять.
Даниил: Да, опрощается искалеченная душа, в ней не может быть качеств, поэтому Sancta Simplisitas отправляется сразу на небеса.
Алексей: Так Бродский говорил — всех проживших в Союзе пускать в рай.
Даниил: Вы выбрали прекрасные стихи Бродского, удобно проводить аналогии. К чему упрощать? Чтобы скорее увидеть конец перспективы?
Алексей: В артериальной коллекции уже больше сорока фильмов. Если не для лёгкого понимая современником, для чего такие невероятные усилия? Новые горизонты?
Даниил: Предощущение хочется заронить в сердце зрителя большой открывающейся дороги.