— Разговоры о важном? Ничего нет важнее математики! Открывайте тетради, не будем терять времени! — так начинается первый урок в понедельник в одной школе, где классный руководитель — математик. Нет, иногда он говорит что-то не только о математике, и это важно и интересно.

С каждым годом и с каждым месяцем мы всё больше оказываемся в разделённой на части стране. И это я не о противостоянии имперскости и не о региональном устройстве постпутинской России, а о том, что между людьми становится всё меньше связи, и каждый видит что-то своё: власть вводит новые и новые законы, эмигранты их трактуют по-своему, сторонники войны по-другому, а оставшиеся, но не поддерживающие действия власти — по-третьему. Это происходит во многих сферах нашей жизни, но я возьму локальную тему — школа, которую знаю очень хорошо.

В августе все традиционно всполошились — впереди новый учебный год. Началось нагнетание: «Смотрите какая кошмарная теперь будет обязательная форма по всей стране!» И фото, взятое из сообщения ТАСС, дурацкой формы, напоминающей одежду героев фильма «Служебный роман», стало кочевать из одного канала в другой. А новость никто из тех, кто перепощивал картинку, и читать не стал. А речь там шла о ГОСТе на ткань. Только и всего. Картинка была — для привлечения внимания.

Также в конце августа открываю как-то запрещённую соцсеть, а там все обсуждают: «С нового года останется только два урока в неделю иностранного языка!» Вроде как теперь с пятого класса вместо английского будут идти уроки духовно-нравственного воспитания по учебнику чуть ли не митрополита Тихона Шевкунова. Закрываю соцсеть, захожу в расписание ребёнка, а там: пять уроков английского в неделю. И никаких нравственных воспитаний.

Первого сентября мой ребёнок пошёл в новую школу. «Есть ли в школе форма?» — спросила я в августе учительницу. «У нас в школе просто стиль casual», — ответила она. «А джинсы можно?» — «Джинсы — вполне, желательно не рваные». Самое интересное в этом диалоге то, что переписывались с учительницей мы в вотсаппе.

Неминуемый переход на Мах оказался вполне минуемым, потому что как власть, так и предрекатели скорой смерти российского общества не учитывают того, как прекрасно мы умеем саботировать распоряжения свыше. Никто из моих знакомых, чьи дети учатся в школе, не перешёл в новый мессенджер. Всё продолжает работать как раньше — классные чаты, родительские чаты. Не в Мах. Дети-семиклассники спросили свою учительницу, где она будет скидывать им информацию. Она ответила, что всё будет как раньше, а если запретят пользоваться старыми мессенджерами, то они «вместе что-нибудь придумают».

Я не хочу сказать, что тут всё отлично. На каждом шагу новые силы пытаются давить и завоёвывать кусочки привычного ландшафта. Скорее всего, в огромном количестве школ оценки, домашние задания и сообщения классного руководителя приходят через это фсбшный мессенджер, многие школьники ездят на патриотические экскурсии, носят георгиевские ленточки девятого мая, приходят домой, а там заливается соловьём Киселёв или заливается киселём Соловьёв — тут уж каждому своё. Война с каждым днём всё ближе и всё настырнее.

Скажем, в прошедшие выходные едем на дачу, идём гулять в лес. Погода отличная, потому решаем дойти до старого скита, который находится за лесом. Место глухое, а в скиту всегда приветливо встречали два монаха да бывшие зависимые люди, которые сюда прибились в качестве работников. Подходим ближе и глазам не верим — вокруг скита среди лугов и лесов вдруг разбит какой-то сквер, развеваются знамёна и большая растяжка — «Парк воинской славы». Тут никогда не было никаких боев, ходили какие-то святые люди, с медведями встречались, наверное, и вдруг — на тебе.

Такое невозможно не замечать, но и сделать ничего нельзя, по крайней мере, если ты не чувствуешь себя революционером, повстанцем и борцом. Но многие пытаются сохранить здравый смысл несмотря ни на что. Пытаются среди всего этого плача и адского скрежета увидеть, что трава зеленеет и мир когда-нибудь снова будет нормальным. И, к счастью, среди учителей таких людей немало. В какой-то момент таких людей стали называть «новые тихие», но когда появляется термин, появляются и декларации с манифестациями — а я говорю о тех, кто просто пытается сохранить нормальность в жизни. В нашем случае — в классе.

Вернемся к «Разговорам о важном». В школах, через которые мы прошли за последние три года, и там, где учатся дети моих друзей и знакомых, они сводились к обычным классным часам и решению текущих вопросов. Или действительно говорили о важном (и неидеологизированном). Моему старшему ребёнку запомнился интересный рассказ об искусственном интеллекте учителя-физика, а младшему — о рождественских традициях. Как-то весь класс обсуждал, что такое буллинг. Как-то говорили о том, как безопасно пользоваться транспортом, о правилах езды на электросамокатах.

«Разговоры о важном» должны посвящаться определённой теме. Да, есть те, которые ставят рекомендованные сверху видео, а есть те, кто разговаривают, и слушают, и учат выглядывать за пределы происходящего, возможно, и не называя Волан-де-Морта по имени. Поэтому «разговоры о важном» не страшны, если ведут их адекватные, вменяемые учителя. А таких много. Просто они не кричат о своей позиции на каждом углу, не обличают всех направо-налево в соцсетях, они делают свою работу и учат наших детей думать. Несмотря ни на что. В конце концов, для одних 3 сентября — это песня Шуфутинского, а для других — память о трагедии в Беслане и повод для серьёзного разговора.

Во все времена — не только в мрачные, но и во вполне человеческие — нормальные семьи не рассчитывали на то, что школа будет «воспитывать» ребёнка. Дать знания, чем-то особенно заинтересовать, научить думать, помочь найти «своих» среди разных, но при этом объяснить, что уважать нужно всех — это могут дать в хорошей школе. Но нравственные ориентиры даёт не школа, их формирует семья. Поэтому бояться, что какие-то отдельные уроки могут разрушить основу, как-то смешно. А вот если в семье нет цели — заложить фундамент, на котором потом будет всё строиться, то тут любые разговоры станут «важными».

И я, и многие мои знакомые застали советское время. С первого класса мы точно знали, о чём нельзя говорить в школе. Теперь пришло время наших детей. Мы вынуждены учить их тому, что обсуждаемое дома не выносится за его пределы. Увы, это реалии последних лет. Это тяжело, и от этого бывает очень тоскливо. Но мы все надеемся, что это ещё не конец.

Кстати, бывают ситуации и наоборот. Племянница учится в одном классе с сыном начальника полиции. Как-то, три года назад мальчик вошёл в класс в тот момент, когда одноклассники говорили что-то не слишком патриотичное. И, увидев, его, резко замолчали. И мальчик сразу всё понял: «Вы что, думаете, я к папе пойду наши разговоры пересказывать?» Все были смущены, и вот уже три года спокойно обсуждают любые острые вопросы друг с другом.

Когда закончатся тёмные времена, мне бы очень хотелось обнародовать список тех прекрасных учителей, которые, когда от них требовали говорить, не спорили, не выкрикивали проклятья, а просто молчали. Не всем дано быть борцом, но остаться человеком — это огромный подвиг. Они остаются людьми, и нашим детям есть, чему у них учиться.

Демагог — журнал о независимой культуре.

Мы берём интервью у андеграундных режиссёров, выпускаем рецензии на главные книги независимых издательств, рассказываем о новостях культуры, репрессиях, цензуре и релизах, публикуем аналитические материалы о прошлом, настоящем и будущем.

Вы можете помочь рассказывать больше и чаще настоящей живой культуре, подключив ежемесячное пожертвование на Boosty или Patreon. Помните, что Демагог — свободный журнал для свободных людей. Мы зависим только от вас!