“Чёрное молоко” и “Растить свой сад”: искусство в безнадёжные времена

Помни, сеть плетётся сама
пальцев движением, голосом
Аде

 Плетение — “это попытка осмыслить себя в пространстве, попытка либо сформулировать, либо напомнить себе о том, кто я есть и как мы чувствуем себя в ином контексте”, — размышляет художница Ада Абдрушевич о своём перформансе “Making a Web”. Плетение — это создание комфортной среды обитания, узлы которой — места, люди, деятельность, дом. Это сакральный процесс жизнедеятельности, всегда обращённый в прошлое, ведь наше сознание регулярно само-корректируется (updates) по мере приобретения нового опыта. Для Ады новым контекстом стала Германия, место эмиграции художницы с 2021 года. Каждый/-ая эмигрант/-ка, утратив дом, близких, родину вынужден/-а сплетать новую сеть в новом месте.

В XIX веке “эмигрантами/-ками” называли преимущественно роялистов/-к, бежавших от Французской революции. В начале ХХ века понятие распространилось на беженцев, бегущих от русской революции и красного террора (в Британию, в Финляндию, другие страны).  Сейчас эмигрант/-ка — любой/-ая, вынужденно покинувший/-ая родину, будь он/-а гонимый/-ая, гонитель/-ница или искатель/-ница лучшей жизни. Судьбы и переживания писателей/ниц-эмигрантов/-к первой волны схожи с чувствами, которые испытывают их соотечественники/-цы сто лет спустя. В “Некрополе” поэт Ходасевич описывает трагический опыт русских эмигрантов/-к начала XX века и вспоминает, как отрубленную голову его уносит трамвай, “скользя в ночную гнилость” Берлина; грубый и чужой Берлин стал “мачехой российских городов”. Андрей Белый “получил в Берлине тяжелейшие жизненные удары” и город стал для поэта кошмаром. Макабрический калейдоскоп судеб эмигрантов/-к в Париже наблюдает Гайто Газданов в “Ночных дорогах”. Новый ареал обитания обуславливает трудности, постигаемые новоприбывшими.

Новое место пребывания — инородная среда, влияющая на физиологические и психологические процессы. Первые выражаются в снижении температуры тела для энергосбережения, увеличении потребления сахара из-за изоляции, усилении болевых ощущений и страха в отсутствии поддерживающей среды (supportive environment); вторые проявляются в подавленности, апатии и вспыльчивости. Возникающее при этом напряжение спадает по мере адаптации. Адаптация, среди прочего, предполагает частичную реорганизацию нейронных связей на основе нового опыта. То есть буквально — образование новой сети.

От прибывших эмиграция требует активного действия: обустройства, изучения языка и культуры, поведенческих изменений и т.д. В этом кроется противостояние новоприбывшего/-й и государства, вскрывая экзистенциальную природу эмиграции: ни длительность, ни условия пребывания  непредсказуемы, а принимающее государство обладает правом депортировать иностранца/-ку. Мы оказываемся в некоем промежуточном пространстве, сродни транзитному аэропорту, наиболее остро осознавая свою уязвимость перед государством, в распоряжении которого находимся.

Чувство уязвимости (и одиночества в чужой стране) толкает нас на поиск социальной поддержки. Будучи стайным и исключительно социальным видом, мы ищем “своих” (для каждого это могут быть разные социальные и национальные группы) и, находясь в группе, обретаем чувство защищённости. Социальная поддержка — одна из важнейших вещей, дающих нам чувство условной стабильности.

Помимо социального окружения, укрытием для нас является дело, которому самоотверженно служим. Дело — это неустанное сердце, наполняющее действие смыслом. Сент-Экзюпери в “Цитадели” пишет: “Смысл жизни в том, на что она потрачена”. Оказавшись оторванными от близких и родины, мы боимся не за жизнь, а за плоды многолетних усилий. Кто-то боится за серебристую вязь ковра, который он/-а плел/-а много лет,  кто-то — за сад, живое воплощение усердия и любви, кто-то — за искусство, в которое он/-а беззаветно верит. И вера не позволяет искусству исчезнуть и благодаря ей художник/-ца, лишённый/-ая холста, рисует на песке, на камнях и на инее. Однако без зрителя/ницы — дело художника/-цы безмолвствует. 

В последние годы самиздат “Artarea Doc” стал площадкой открытого высказывания художников. Благодаря артели документалистов/-к, художники/-цы перестают быть просто сигнатурами на предметах или авторами акций. Они становятся проводниками в процесс художественного творения, делая зрителя/-ницу соглядатаем взращивания сада — сокровенного дела художника/-ницы. В 2021 году сотни российских художников/-ниц смяла пятая волна эмиграции, что резко повысило их потребность в соучастии и открытом высказывании. 

Первую волну эмиграции породило поражение белогвардейцев и попытка Советов установить идеологический контроль во всех сферах человеческой жизни. Сто лет спустя — российская агрессия против Украины, репрессии против инакомыслящих и тотальный идеологический контроль. “Война подняла деколониальный дискурс, который не был так проблематизирован”, спровоцировав рефлексию над “русскостью”, национальной идентичностью и множественные моральные выборы — рассуждает художница Маяна Насибуллова. Участница множества международных выставок, оказавшаяся в Грузии. Страна, сама пострадавшая от российской агрессии и оккупации, приняла тысячи российских мигрантов. Так, прошлое побуждает каждого/-ую россиянина/-ку осмыслить зло русского империализма и пройти через болезненную рефлексию над своей страной и своей ролью в её действиях. “Мы все и колонизаторы, и колонизируемые” — убеждена Маяна, вплетая это новое знание в среду обитания, и любовно называя этот процесс выращиванием сада.

Между Маяной и Адой около трёх тысяч километров, но расстояние схлопывается в точке воспоминания — единице ностальгии, отсылающей к прошлому и в эмиграции хранимой с особенной бережливостью. Маяна с иронией вспоминает сибирский иронический концептуализм, синие носы, предельную бедность и изолированность Новосибирска. Для Ады, каждый новый день в эмиграции является  “квестом познания времени, себя и окружающего пространства”. Каждый день она знакомится с самой собой, переживая глубокую личностную трансформацию. Плетение паутины является для художницы поиском себя и пути, неизбежно связанным с прошлым. “Здесь я почувствовала связь с Петербургом наиболее тонко. Именно здесь я вздохнула глубоко” в узких, извилистых улицах Гамбурга, заволоченных влажным воздухом; в полости рта стойкий солоноватый вкус, шум набережной и холодная, маслянистая вода поднимают из памяти город на Неве. Память является для обеих художниц материалом, используемым для пересоздания нового ареала и условий.  

…мы маятник между конструкцией и деконструкцией
между единством и множеством…

“Между — это главное слово сейчас, я именно так себя сейчас чувствую, в пространстве между” — говорит Ада. Промежуточность вызывает гнетущую непредсказуемость в завтрашнем дне и зависимость, в которой на долгое время заключён каждый эмигрант. Однако в этой непредсказуемости ощущение себя как художника и искусства как своего дела становится ощутимее. Посредством мозаик и перформанса, Ада постепенно углубляет понимание этого состояния, вскрывая трещины и выражая их. Вместе с этим, становится явной персональная трансформация — преобразующая сила новых обстоятельств.

В Маяне неустойчивость стимулирует созидательный потенциал . “Раньше можно было быть беспечной девочкой, делать смешные картиночки, ходить на открытие выставок” — рассуждает она, эмиграция и повсеместные войны — в Украине, в Газе, в Карабахе — умаляют беспечность, ставят перед человеком фундаментальные вопросы, которые раньше он/-а мог/-ла избегать. 

Режиссёры Александра Шикина и Александр Циплаков, снимавшие портреты художниц, также уехали из России. Благодаря этому в фильмах вырисовывается многомерный портрет современного российского эмигранта на фоне остро-социальных потрясений. Artarea Doc удаётся найти скрепы среди различных мировоззрений и стать объединяющим пространством единомышленников, в котором слова и переживания героя резонируют и откликаются в авторе. 

Новые эмигранты/-ки, как и их соотечественники/-цы сто лет назад, ведут упорную борьбу за своё место, за благополучие, за своё искусство. Несмотря на индивидуальность эмигрантского пути, всегда присутствует череда общих черт: адаптация к новой среде, след родины, а значит —– память и дело. В этом смысле эмиграция —– процесс наднациональный, в котором каждый эмигрант связан с другим непрерывной историей. Задачей любого документалиста является обнаружение этих связей, чтобы не оставить их незамеченными.  

Арт-самиздат “Artarea Doc” выполняет эту функцию, запечатляя картины современных русских художников/-ц эмигрантов/-к. Раньше авторы/-ки фильмов уже обращались к этой теме в портретах диссидента Александра Горенштейна, внутренней эмиграции Татьяны Попковой или Льва Переулкова. Появившиеся в 2024 году “Чёрное молоко” об Аде Абдрушевич и “Растить свой сад” о Маяне Насыббуловой раскрывают тему творческой эмиграции в широком историческом контексте: воспринимать пятую волну в отрыве от первой практически невозможно из-за множества параллелей. Ада и Маяна артикулируют, насколько важным и спасительным становится искусство в безнадёжные времена.