В иллюстрации использована фотография Энди Рикстина

Всё началось зимой двадцать первого года. Моя преподавательница подарила мне книгу Крис Краус, о которой я прожужжала все уши. Зелёненькая обложка, дорогущая бумага, фотография авторки на задней обложке, двусмысленное название. Каждый приём ванны, каждая поездка на общественном транспорте сопровождались книгой, которая, кажется, открыла меня новую. Я поняла, что хочу связать свою жизнь с литературой, обрела ещё одну эталонную фигуру в лице Крис Краус и что хочу познакомиться с переводчицей того, что я называю “больше, чем просто роман” (хотя если задают вопрос “А что за этим ‘больше’ скрывается?”, то мой язык немеет). И когда я искала ту, кого я могу проинтервьюировать, мой выбор тут же пал на Карину Папп. Она в сторис опубликовала что-то из “Пришельцев и анорексии”, и я поняла, что пора действовать. Каждый раз, когда я предлагаю кому-то записать интервью, я расцениваю это как реабилитацию онемевшего языка и скованного тела. Её “можно” тут же расслабило моё тело, и я стала редактировать вопросы. Я очень волновалась, что это интервью получится не таким искренним, как с Алисой, тем более снова начались проблемы с памятью, но я решила просто плыть по течению и понаблюдать будто со стороны, как всё пройдёт. Интервью мы записали раньше назначенного срока, так как Карина смогла освободиться, а я удачно осталась дома. Поэтому в Московии было три часа дня, по Берлину — час, я скидываю ей ссылку на зум, вижу её улыбку. Осознаю, что я практически вновь исполнила свою мечту и включила кнопку “Запись”.

 

Об эмиграции, журфаке и квирности

Привет, Карина. Во-первых, спасибо за то, что ты откликнулась на моё предложение записать интервью. А во-вторых, я до сих пор не могу поверить своему счастью, что общаюсь с той, кто перевела любимую Крис Краус и вообще сама по себе крутая персона. Одним словом — восторг.

Я очень рада слышать, но при этом стоит учитывать, что я была не одна, а целая команда: редакторки и издательницы. Но в любом случае мне приятно это слышать.

И как всегда, я начну со стандартной для моих интервью просьбы представиться и обозначить свои актуальные идентичности.

В первую очередь сейчас я называю себя писательницей, нежели переводчицей, но обе идентичности верны. Недавно я поступила в самоорганизованную киношколу FilmARCHE в Берлине. В этой школе нет преподаватель:ниц, процесс учёбы построен на обмене знаниями from peer to peer. Мы, первокурсни:цы, получаем всю информацию от старшекурсни:ц, сами устраиваем семинары, лекции и учебный процесс в целом. Это мои первые месяцы в школе, и я пытаюсь понять, научусь ли чему-то в таком формате, подходит ли он мне в целом. 

Звучит действительно захватывающе и круто. Ты сказала про Берлин, поэтому я сразу хочу спросить тебя про эмиграцию. Ты родилась в Латвии, потом жила в Великом Новгороде, позже уехала учиться в Питер, и следом у тебя была эмиграция в Берлин. Мне очень интересно узнать историю твоих путешествий.

Мои родители родились в Латвии в 1960-е, а их родители теми или иными путями оказались в Латвии во времена СССР. Одна бабушка и один дедушка были русскими, вторая бабушка была белоруской, а второй дедушка — венгром.

Я тоже родилась в Латвии в 1988-м году. Через пять лет оказалась в России, куда переехали мои русскоязычные родители после развала СССР. А когда мне было двадцать пять лет, переехала в Берлин. Я всегда хотела жить в другой стране. В юности я мало интересовалась политикой. Мне всегда хотелось свободы передвижения, и я понимала, что живя в Европе, это будет возможно. Чем старше становилась, тем яснее понимала, что в Европе чувствую себя лучше, комфортнее и свободнее. Я эмигрировала в 2013-м году, но думать об этом начала года за два. После президентских выборов годом ранее я поняла, что ситуация с властью выглядит безнадёжно, и это послужило толчком к тому, чтобы принять решение в пользу своей жизни.

И ещё упомяну тему квирности. В 2013 я ещё себя не осознавала квир-персоной, кажется, что таких слов будто и не было. Эмиграция стала отправной точкой в истории моей квирностии, способом познания и осознания себя. Выходит, во многом моя эмиграция была связана с очень личным, эгоистичным желанием чувствовать себя хорошо, быть собой. Но мы знаем, что личное — это политическое, поэтому я не могу стыдиться своего желания. Но сейчас я смотрю назад, и понимаю, что, безусловно, всё было связано с желанием ощутить свободу. Я хотела жить в стране, где бы чувствовала свою политическую агентность.

Возвращаясь несколько назад, в Санкт-Петербург, хотелось бы узнать про твоё обучение СПБГУ, ведь ты там училась журналистике и филологии. А как ты туда попала и как проходило твоё обучение?

Когда мне было семнадцать лет и я только поступала в университет, я хотела, вернее, даже верила, что можно писать интересные и важные тексты. Но факультет журналистики показал мне, что если делать это и можно, то это выглядит как какое-то подыгрывание власти; тут нужно поддержать одну сторону, здесь другую. В какой-то момент я заинтересовалась журналистскими расследованиями, но не была погружена в политику настолько, чтобы о ней как-то писать. Учась на журфаке, я не чувствовала силы своего голоса.

 

Работа переводчицей и Крис Краус сердечных клапанов

У нас в России, особенно те, кто читает выходные данные у книги, знают тебя по большей части как переводчицу Крис Краус, о которой мы сегодня будем тоже говорить. Расскажи, в какой момент ты поняла, что хочешь себя попробовать в переводческой деятельности, а именно в переводах художественных текстов?

Когда я переехала в Берлин, у меня была куча разных подработок, в то числе и как хостес на всяких больших конференциях. Иногда на этих конференциях искали хостес со знанием языка, а я знаю четыре: помимо русского, ещё знаю английский, немецкий и испанский. 

И ты стала подрабатывать переводчицей?

Всё верно. Первым делом я перевела поэтические произведения, так как меня интересовал перевод поэзии. И так сложилось, что испанский я изучала по стихотворениям. Тогда мне хотелось читать книги на испанском и переводить их. Я к изучению многих языков подходила со стороны литературы. 

Потом начала искать конкурсы переводов. В каком-то из них, по-моему, он был в 2014-м году, я даже заняла третье место за перевод испанского стихотворения. Это, несомненно, было трогательно и приятно, учитывая, что я изначально хотела переводить поэзию. Я училась в магистратуре на филфаке, куда пришла за восхитившей меня преподавательницей — Анастасией Юрьевной Миролюбовой. И после окончания вуза, уже будучи в Берлине, написала ей письмо, рассказала, что мне хочется начать переводить, а потом спросила, могла бы ли она мне как-то помочь. Идею мою она поддержала, и тогда я начала задумываться о возвращении в Россию, чтобы пойти чему-нибудь ещё поучиться. Но получила от неё короткий совет: “Карина, Вам не нужно ничему учиться. Вам нужно просто переводить и много работать”. Я начала переводить детские книжки и отправлять в издательства, но дальше общения с редактор:ками дело не заходило. А потом я прочитала “I love Dick” Крис Краус, узнала, что она не переведена на русский язык. Постараюсь вспомнить своё состояние после прочтения. Бывают такие моменты, когда ты готова к чему угодно, лишь бы реализовать мечту. 

У тебя тогда было подобное состояние?

У меня было состояние “Хочу перевести эту книгу”.

И ты поняла, что эту книгу нужно перевести? Что этот перевод исходит от чувств любви к этой книге?

Да, именно так. Моя история с “I Love Dick” — это история любви. И эту любовь мне надо было прожить.

Мне так откликается твоё состояние. Для меня всё, что связано с Крис Краус, — это безусловная любовь.

Именно. Когда ты влюбляешься в текст, то понимаешь, что будешь делать что угодно, писать кому угодно, лишь бы его перевести. Хотелось, по крайней мере, попробовать, я была переводчицей без опыта, больших работ опубликовано не было. И я помню, начав переводить “I Love Dick” в стол, довольно быстро оставила работу, ведь текст действительно был сложный. А следом пошли какие-то совпадения. Я увидела статью в Wonderzine о книжной полке Саши Шадриной, в которой она упомянула как раз “I Love Dick”. Я поняла: “Ок, кто-то ещё знает про Крис Краус”. 

Затем подруга скинула информацию, что Крис Краус приезжает в Берлин на чтения, мы пошли на мероприятие. Я хотела взять интервью, нашла её имейл, написала ей. А в постскриптуме приписала, что мечтаю перевести “I Love Dick” на русский язык.

Позже она ответила, что на интервью, увы, у неё времени не будет, но по поводу перевода она с радостью поговорит. Я сначала растерялась, но потом решила написать Саше Шадриной, очень коротко написала: “Тут такое дело, завтра я иду на встречу с Крис Краус, обсуждать перевод ‘I Love Dick’, но у меня нет издательства. Что делать?” И Саша мне пишет: “Не переживай, мы сейчас быстренько сделаем издательство. Разберёмся”. Эту историю Саша тоже какому-то СМИ рассказывала как историю основания “No Kidding Press”.

Сам перевод был сложный, я очень переживала за качество работы. Над книгой мы работали вместе с Сашей и Марией Бикбулатовой, помню, что было очень много редактуры, работа была проделана колоссальная. Я многому научилась. Сейчас понимаю, что масштаб работы, которую нужно было проделать мне и редакторкам, был действительно огромным. Кажется, мы справились хорошо. И я надеюсь, что перевод выдержит время.

Следующий вопрос задам как поклонница творчества Крис Краус, пусть и прочитавшей у неё всего два романа. Что ты почувствовала, когда впервые увидела её?

Я чудовищно волновалась. Но когда Краус подошла, она сразу меня обняла, и мне сразу стало легче. Меня поразила её лёгкость, за фигурой интеллектуалки мне было сложно представить реальную и приветливую женщину. Всё прошло в очень расслабленном формате. Я думала, она будет спрашивать про процесс перевода, а она ни единого вопроса не задала. Мы с ней посидели, она выпила кофе, я — водички, в двух словах обсудили литературу. Тогда я ей сказала, что читаю “Инферно” Айлин Майлз, и она такая: “О, а это моя подруга”. В то время ещё Айлин Майлз идентифицировали себя как “она”. И я сказала: “Твоя подруга — моя крашесса”. 

Я очень люблю слушать, когда люди встречаются со своими кумир:ками. Я что-то подобное испытала, когда увидела и обменялась воздушными поцелуями с Васякиной, и очень бы хотела встретиться с Горбуновой. Ну, и, конечно, с Крис Краус — это, несомненно, глобальная мечта.

Крис Краус ужасно хочет приехать в Россию на презентации и просто посмотреть страну. Я пообещала, что это обязательно случится, как только всё, что происходит, закончится.

А как вышло, что ты и дальше стала переводить Крис Краус?

После того, как “No Kidding Press” купили права на трилогию, Саша сразу мне и предложила продолжить переводить Краус, а после “I Love Dick” я сама очень хотела продолжить этим заниматься. Поэтому я перевела “Пришельцы и анорексия” и “Torpor”. И если “Пришельцы…” уже вышли, то когда русскоязычн:ая читатель:ница увидит “Torpor” в переводе — ни я, ни издательство, не знаем.

У “Torpor” очень интересное описание: пара на грани развода едет в Румынию усыновить сироту, если не дословно. И очень жаль, если перевод мы увидим не так скоро. А в какой момент ты поняла, что ваше сотрудничество стало таким плодотворным? И можешь ли ты составить топ произведений Краус?

Я из тех переводчиц, которые любят обращаться к писатель:ницам во время работы над текстом. И Крис Краус я тоже писала. Я вела список вопросов, некоторые из них отпадали во время ресёрча. А некоторые всё-таки никак не решались, и оставалось только писать Крис. Я помню, как меня шокировала скорость ответа. Потому что она в Лос-Анджелесе, а я в Берлине. И я даже не помню, во сколько я могла ей отправить имейл, но спустя пять–десять минут мне пришло письмо со всеми ответам. Меня впечатлила её память, как она всё помнит.

Теперь насчёт любимых книг. Скажу честно — я читала не все её произведения. Например, я не читала сборник “Video Green”, ещё у меня есть другой сборник её арт-эссе “Where Art Belongs”, я просто обожаю то, как она пишет об искусстве. И на самом деле мне сложно поставить её произведения на какое-то место, но я попробую. На первое место я поставлю “Пришельцев и анорексию”, “I Love Dick”, думаю, на второе, хотя “Torpor” мне ужасно понравилась. Но всё же “I Love Dick” был таким свежим, искренним, яростным и супермощным, поэтому эта книга у меня на втором месте. И хотя я уже её пережила, для меня она до сих пор является важной в моей истории.

Можешь поподробнее рассказать, как ты стала переводить Джоанну Уолш? Поскольку многие, и я в их числе, считают этот роман очень странным.

Меня поразила форма этой книги. Её было сложно переводить, но в какой-то степени это был спасительный проект, потому что я переводила его и с Сашей, и с Лаймой [Андерсон], и с Лией [Эбралидзе] во время пандемии, и мы все созванивались, и долгими часами сидели над этим текстом — для меня этот процесс был большим удовольствием.

Закончив работу над трилогией Крис Краус, я пыталась найти новый проект любви. И до сих пор пытаюсь, но многие идеи, к сожалению, часто невозможно реализовать сейчас. Цензура. И, к сожалению, моя злость на обстоятельства и на то, что наши идентичности преследуются, превышает моё желание тратить силы и время на поиски того, кто опубликует тексты квир-персон или о квир-персонах на русском языке.

А если отпустить обстоятельства и нынешние реалии, то кого бы ты хотела перевести? Какой текст ты бы хотела увидеть на русском языке? 

Айлин Майлз, Елену Москович, Эвана Тепеста, Констанс Дебре и Еву Бальтасар, но их переводила бы не я, так как они пишут на французском и каталонском языке.

И исходя из твоего опыта, ты уже можешь определить, какое произведение было удачно переведено, а какое нуждается в доработке? 

Я не могу сказать про какие-то отдельные произведения, но мне кажется, например, как раз тот же “No Kidding Press” и другие инди-издательства относятся к текстам с большим уважением, участием и вниманием. Я, например, обожаю “Автобиографию Красного” Энн Карсон в переводе Юли Серебрянниковой. Она же перевела и Айлин Майлз, и Дениса Джонсона — это просто моя любовь. Ещё мне нравится Тове Дитлевсен в переводе моей подруги Анны Рахманько — он тоже прекрасен. А из плохого… Я давно не читаю литературу, переведённую на русский язык. Но помню, что училась переводить на текстах Шаши Мартыновой. Когда поняла, что хочу переводить тексты, я изучала её работы, сравнивала оригинал с переводом.

А как ты думаешь, нейросеть способна заменить полностью переводчи:цу?

Нет. Когда мы переводим художественный текст, мы переводим эмоции, чувства. И чтобы справляться с этой задачей, AI должна была бы обладать высокоэмоциональным интеллектом, чем пока не обладает. 

Поэзия. А любим:ицы в поэзии есть?

Айлин Майлз. Моя девушка недавно купила их новую книгу, мы её читали и в очередной раз обсуждали, какие у Айлин гениальные стихи. В свою книгу я включила поэзию, в том числе и русскоязычных автор:ок, и одна из них — это Динара Расулева, с которой буквально до нашего с тобой созвона переписывались, утверждали, всё ли хорошо в переводе, точно ли окей, что я включу её стихи в свою книгу. 

 

О писательстве 

В какой момент ты поняла, что хочешь попробовать себя в роли писательницы и как решилась на создание своей дебютной книги?

Я думала, что могу писать какие-то тексты, ещё до того, как задумалась о переводе. В целом, оглядываясь назад, я понимаю, что мне всегда было сложно представить, что я могу написать книгу. Для меня письмо было чем-то недоступным. Помню, что писала какие-то рассказики, отправляла на конкурсы и ничего не выигрывала. В тот период меня очень поддерживал мой бывший партнёр, говорил, что я замечательно пишу. У меня всегда была папка с набросками, потом из них складывались какие-то черновики. И потом я прочитала Крис Краус, и мой первый вопрос был: “Неужели можно так писать?”

Это снова было по любви.

Безусловно. Это было литературное прозрение. Сейчас этот метод письма встречается чаще, мне кажется, так часто пишут женщины* или квир-персоны: ты описываешь очень личную историю, но при этом смешиваешь её с критикой, философскими размышлениями. Бытовые сцены могут чередоваться с размышлениям о жизни, любви, сексе и мире. И этот текст — это всё в один момент… Примерно в то же время, когда я заканчивала работу над книгой Крис Краус, Арина Бойко, Лиза Каменская и Саня Гусева только-только запустили журнал “Незнание”. И первой моей работой для них была критическая заметка об “I Love Dick”. И как раз после этого я стала потихоньку что-то писать. Первый мой рассказ, кстати, тоже прошёл опен-колл и был опубликован в “Незнании”, это рассказ “Пере-”. История моей книги началась с него, я перевела “Пере-” на немецкий, и с ним подалась на open-call от инди издательства “etece buch”. Его взяли в сборник рассказов и эссе от тридцати квир-персон “Realitäten. 30 queere Stimmen”. И как итог, спустя год после выхода книги, редакторки этого издательства спросили, не хочу ли я написать большой роман. У меня были идеи, и как раз вокруг “Пере-” в какой-то степени и построен роман, и сам рассказ будет включён в книгу. Эта книга про языки, любовь, секс, поиск себя, про переводы, про то, как ищешь дом, а находишь что-то другое.

Что сейчас может дать писательство и насколько тебе важно самовыражаться именно через письмо?

Писательский процесс даётся мне непросто. Текст из меня не льётся, я должна его из себя вытаскивать. Я начинаю работу не с выстраивания сюжетной линии, а с мысли, или цитаты, затем исследую свои заметки, начальная фаза письма — это процесс состыковки, поиска. Обычно я не начинаю писать, пока у меня не родилась идея формы текста. Например, так было с работой над текстом “дерево/пожар/горим” для журнала “Где-то”. Я знала, что хочу каким-то образом объединить письмо и перевод, и долго думала, как выразить эту связь формально. В итоге придумала приём: взяла за основу теста стихотворение Урсулы Ле Гуин о дереве, и написала текст по схеме этого стихотворения, одновременно размышляя о переводе и включая свой перевод в текст. Похожая ситуация с моим дебютным романом: я придумала форму — учебник по изучению иностранного языка — и следовала ей во время работы над текстом. В итоге я от этой формы несколько отошла, но какие-то элементы остались в финальной версии книги. Мне очень интересно работать над синхронизацией формы и содержания, делать форму высказывания важным элементом передачи главной идеи текста. 

 

О модном активизме и ложных вопросах

Как у тебя сложилась литературная тусовка, как ты вошла в сообщество в Берлине?

Хороший вопрос. Я не могу сказать, что я как-то очень глубоко укоренена в литературном сообществе в Берлине. В какой-то момент я начала активный поиск spoken word events, искала литературные онлайн-курсы, при этом некоторые участни:цы жили в Берлине.

Помню, как одна девушка пригласила на свидание, на свидании выяснилось, что она писательница, и она позвала в писательскую группу, в которой сама состояла. Это было место, куда её колле:жанки приходили каждую неделю и делали воркшопы по своим текстам. Я помню, что для меня это был большой момент, потому что я никогда не училась на писательском факультете, и было очень интересно стать участницей процесса создания текста, разговаривать с писатель:ницами, воркшопить их тексты. Спустя год я осмелилась принести что-то своё, и мой текст тоже был проработан. И небольшие отрывки из того текста попали в мою книгу.

Что ещё? Я активно следила за разными open-call(ами) и так попала в антологию квир-голосов, о которой уже говорила.

Расскажи ещё про твой проект “Found_on_the_Street”, где ты рассказывала об осознанном потреблении и в целом о модном активизме. В какой момент появилась мысль о проекте и как он зародился?

Вообще я называла это активизмом в сфере осознанного потребления и моды. Целью этого проекта, который я делала вместе с подругой Аней Рахманько, было сломать стереотипы о том, как и где можно находить одежду. То есть как одеваться осознанно и не тратить при этом большие суммы денег.

На данный момент проект пока завершён. Сейчас у нас с Аней нет времени заниматься им так активно, но этот проект период был большой частью моей жизни с 2017 по 2021. 

А как мы до него додумались? Всё благодаря Берлину, так как здесь развита культура пере/отдачи друг другу. Здесь можно поставить коробку со своими вещами на улицу, написать, что всё отдаётся даром, и это считается своеобразным городским обменом. В некоторых районах есть организованные коробки для обмена вещами, их установку спонсирует город или микрорайон. Спустя пару лет после приезда в Берлин я почти полностью одевалась в одежду, найденную на улице: находила её либо я, либо друзья. Мы находили вещи, обменивались ими, это было — и до сих пор остаётся — нашим видом шопинга. И в какой-то момент я поняла, что когда меня спрашивают о том, откуда у меня та или иная вещь, я отвечаю, что нашла её на улице. Многие удивлялись, потому что далеко не все были готовы взять вещи на улице, кому-то это может показаться странным, или не гигиеничным, или что-то ещё. Кто-то вообще ни разу не видел этих коробок для обмена.

Потом я предложила Ане сделать инстаграм-страницу, чтобы публиковать съёмки с одеждой, найденной на улице. 

Наш проект довольно-таки неплохо засветился в местных СМИ: у нас брали интервью, приглашали на разные токи, воркшопы.

Через этот проект я познакомилась с разными немецкими модными движениями, с людьми, занимающимися продвижением осознанного потребления одежды, с теми, кто работает над тем, чтобы другие задумались о своих привычках, и, возможно, пересмотрели их.

В свободное время я часто сижу за швейной машинкой. И когда я узнала про вашу с Аней деятельность, то подумала, а можно ли было в этот активизм включить что-то из разряда hand made, то есть как-то изменить их, что-то добавить, или это было бы лишним?

Через этот проект я познакомилась со многими людьми, которые занимаются апсайклингом. Мы же обычно рассказывали о минимальных переделках: можно там что-то подшить, зашить, отрезать. Апсайклинг для меня немного сложнее, так как я с машинкой на “Вы”, но если ты зайдёшь на страничку нашего блога, то увидишь, что там есть несколько дизайнер:ок, которые меняют, улучшают, используют переработанные материалы. Кроме того, одежда, которую мы находили, как правило, была в отличном состоянии, можно было не придумывать ничего особенного. Плюс опять же нашей целью было показать то, что одежда, найденная на улице, может быть легко интегрирована в гардероб. А если бы мы начали её как-то переделывать, то это могло бы отпугнуть. Просто нашли вещь, постирали её, и вот в вашем гардеробе появилась новая модная вещь, а если она не подошла вам, то можно предложить подругам.

Я очень люблю цитату у Крис Краус: “Нам стоит перестать отвлекаться на ложные вопросы”. Скажи, получается ли у тебя не отвлекаться на эти самые вопросы?

Да, я тоже люблю эту цитату. Я только учусь не отвлекаться: вчера училась, сегодня учусь, завтра буду учиться. В какие-то дни получается лучше, в другие — хуже. Иногда помогает напомнить себе о том, что времени очень мало, день короткий, а сделать хочется столько всего. Когда ты смотришь на свою жизнь, на мечты, идеи, то бывает, не понимаешь, за что хвататься. Или кажется, что ничего не получится. Или появляется страх, что сделанное тобой может не понравится другим. И начинают крутиться тревожные мысли, думаешь, что впустую тратишь время. Именно поэтому я стараюсь себя ловить на тех моментах, когда меня уносит к ложным вопросам: кто что про меня подумает, нужно ли кому-то моё искусство, получится ли. Я стараюсь возвращаться к тому, что нужно заниматься тем, что кажется тебе важным и что приносит радость, в чем ты видишь ценности обычной и творческой жизни. Можно идти маленькими шагами, просто делать какие-то вещи, которые тебе важны, близки и которые могут быть полезны миру.