Деа Кулумбегашвили, вероятно, один из самых заметных режиссёров молодого грузинского кино. После премьеры дебютного фильма Beginning критики сравнивали её с Михаэлем Ханеке и Карлосом Рейгадасом и восхищались её умением выражать сложные идеи и эмоции в безукоризненно выстроенном сюжете. Фильм «Апрель», ставший триумфом Венецианского фестиваля в прошлом году и сейчас вышедший в прокат в Европе, подтверждает эти слова.

Сюжет здесь на первый взгляд очень бытовой, очень приземлённый. Главная героиня Нина (Иа Сухиташвили) — опытная акушёр-гинеколог, работающая в единственной больнице небольшого грузинского городка. Несмотря на законодательный запрет, она помогает женщинам, желающим прервать нежелательную беременность, проводя нелегальные аборты и раздавая противозачаточные таблетки. Однажды во время родов, которые принимала Нина, погибает младенец. Героиню обвиняют в халатности, и начинается расследование.

Это кино чрезвычайно грузинское, национальное и чрезвычайно социальное. Отважно рассказывающее о проблемах своей страны и своего времени. Столь отважно, что в Грузии фильм даже решили не выпускать в прокат. Так режиссёрка, снискавшая международное внимание, оказалась непризнанной в своей родной стране. Надо ли говорить, что сюжет фильма не является какой-то социальной фантазией, а всего лишь реалистичным описание ситуации с репродуктивным здоровьем и правами женщин в Грузии, где девочек в деревнях в подростковом возрасте всё ещё нередко принуждают выйти замуж и далеко не все они имеют доступ к контрацепции или к абортам.

Но как всякое большое искусство, фильм говорит об очень личной, очень своей боли, расширяя тему до политического — и даже метафизического высказывания. Которое понятно людям в любой точке мира. И для него не нужны сложные сюжетные построения. Нужна просто смелость смотреть жизни в лицо, так же как заставляет это делать своих зрителей режиссёр. В самые трудные моменты фильма она безжалостно долго держит камеру на одном месте, снимая сцену долгим планом и у зрителя возникает соблазн закрыть глаза от ужаса. Словно во время просмотра какого-нибудь хоррора.

Уже в первых кадрах фильма мы видим странное непонятное двуногое чудовище, которое бродит в загадочном пейзаже. Это вступление как будто готовит зрителя к некоему фантастическому, потустороннему сюжету. Но в следующей сцене — как удар в лицо — предельный реализм. Камера крупным планом показывает мучительную и жуткую сцену родов. Крики, кровь, голова младенца, лезущая из женской промежности, словно Чужой. Трудно вспомнить пример из мирового кино, где роды были бы показаны с такой бескомпромиссной прямотой. Зритель приучен к чистеньким и комфортным сценам американского кино, где женщина пару минут тужится в больнице, немножко кричит и в следующий момент роженице в руки дают вымытого спелёнутого младенца, с открытыми глазами и волосами на голове. Тут совсем не так. Сцена нарочито невыносима. Это не просто роды в бытовом смысле, это запредельный, почти предсмертный психоделический опыт. В интервью журналисту New York Times режиссёр рассказывает, что снимала реальные роды в одной из больниц Лагодехи. Всё становится на свои места.

Столь же бескомпромиссна и дискомфортна для зрителя сцена аборта, когда Нина делает операцию в деревенском доме прямо на обеденном столе, покрытом клеёнкой. Эта сцена уже игровая. Но режиссёр как будто проверяет зрителя на прочность. Там, где смотреть невыносимо, там, где ты закрываешь от ужаса глаза, открываешь, снова закрываешь, плачешь, с ужасом и жалостью глядя на беззащитный и белый девичий живот, снятый сбоку, — там сцена всё ещё длится. Передавая всамделишную безжалостность жизни, где зачастую мы оказываемся лицом к лицу с событиями, которые просто невозможно вынести человеку. А мы живём. Как у Егора Летова, «Сид Вишес умер у тебя на глазах, а ты остался таким же как был». Это действительно в каком-то отношении фильм ужасов. Но фильм моральных ужасов. Вместо маньяков и стихийных бедствий, угрозой выступает просто-напросто человек и невыносимые условия жизни, созданные одними людьми для других.


Кадр из фильма «Апрель», Деа Кулумбегашвили

Несмотря на подчёркнуто универсальный европейский стиль (неподвижная камера, долгие планы), чувствуется, что Кулумбегашвили последовательно наследует традиции женского грузинского кино, представленного такими фильмами как «Несколько интервью по личным вопросам» (1978) Ланы Гогоберидзе или работами Наны Джанелидзе. Дело здесь не в операторской работе или монтаже, в самой поэтике и повествовании, в выборе темы. Когда центром сюжета становится опыт, который просто не существует в мужском мире. Это феминистское кино в абсолютном значении этого слова. Утверждающее яростную и неистовую силу женщины, отдельность и инаковость её опыта — и в следующий момент её же невероятную уязвимость и слабость. Здесь речь заходит о самых основах бытия. 

После просмотра мне вспомнился один из спектаклей Белорусского свободного театра, который много лет назад мне посчастливилось увидеть в Минске: «Сегодня никто не родился» по пьесе Ольги Прусак «Вместе с сыном доила коров руками». Название — аллюзия на газетную заметку, посвящённую смерти матери Лукашенко. Меня поразил тогда этот спектакль, который из грязной непросеянной муки повседневности, из травматичного опыта родов в постсоветской больнице создал большое высказывание о политике и о том, что больше политики. Что женщины никогда не знают, кого рожают, может быть, нового Гитлера, может быть, нового Чаплина. Женщины, рождающие солдатов для наших бессмысленных войн. И так часто остающиеся за рамками разговора о политике. Хотя кто как не женщина может подписаться под лозунгом 1960-х годов «Личное — это политическое».

«Апрель» — это кино беспощадное, жуткое, наполненное телесностью, но в этой телесности нет ничего постыдного или эротического. Вот подготовка к операции. Крупное женское тело на операционном столе. Женщина садится, круглая спина, ей мажут йодом участок кожи на спине, рядом с позвоночником, вкалывают анестезию перед кесаревым сечением (тоже документальные кадры). Женское тело в этот момент напоминает большую тяжёлую машину, которая готовится к работе. Вспоминается отрывок из романа «Доктор Живаго», где доктор увидел свою жену, Тоню после родов:

Тоня возвышалась посреди палаты, как высилась бы среди бухты только что причаленная и разгруженная барка, совершающая переходы через море смерти к материку жизни с новыми душами, переселяющимися сюда неведомо откуда. Она только что произвела высадку одной такой души и теперь лежала на якоре, отдыхая всей пустотой своих облегчённых боков. Вместе с ней отдыхали её надломленные и натруженные снасти и обшивка, и её забвение, её угасшая память о том, где она недавно была, что переплыла и как причалила. 

Документальные съёмки сцены с кесаревым сечением тоже ещё одно разрушение табу. Автор намеренно лишает зрителя привычного «комфорта», заставляя почти физически прожить этот момент женского бытия. И это не просто быт, не повседневность, а высокая трудная работа по доставке в мир новых душ. И в этом парадоксальность работы Кулумбегашвили: как бы ни были невыносимы условия, в которых существуют герои «Апреля», этот мир не выглядит как мир, оставленный Богом. 

Вероятно, потому, что в нём всё ещё много красоты. Много грузинских пейзажей, маковых полей, природы, которая возникает как будто случайно, вопреки сюжету. Но камера снова, надолго застывает и зачарованно рассматривает пейзажи вместе с героиней. Да и женское тело становится тут не только пространством боли, но и гармоничной частью пейзажа.

«Апрель» вступает в полемику с мейнстримным кинематографом, в котором по-прежнему многое завязано на пресловутом male gaze (т.е. мужском взгляде). Напомню, что термин этот введён теоретиком Лаурой Малви ещё в 1975 году. Анализируя голливудское кино, снятое обычно мужчинами, она пришла к выводу, что камера ставит зрителя на позицию мужчины. Женское тело показывается как объект желания, сексуальный объект для визуального наслаждения. Героини существуют не как субъекты, а как объекты, через призму которых разворачивается мужской опыт. Соответственно, женская точка зрения часто игнорируется.

Кулумбегашвили в своём фильме делает прямо противоположное: камера часто находится как будто в теле героини, зритель слышит её дыхание, смотрит на мир буквально «её глазами». Женский взгляд здесь не только эстетический, но и политический приём. Он неразрывно связан с концепцией фильма, доказывающего, что женский опыт заслуживает собственного, автономного визуального языка.

Ещё одно важное отличие женской оптики: женское тело здесь, даже будучи показано обнажённым, например, в сценах, где Нина дома готовится ко сну, лишено всякой сексуализации. Оно лишено привычной ауры объекта желания, становясь носителем боли, страха, уникального опыта. Вспомним мистическую фигуру непонятного двуногого чудовища, сценой с которым открывается фильм. Это тоже Нина. Её альтер эго. Можно по-разному трактовать этот образ, но мне представляется, что визуально он репрезентует отчаяние героини, её непонятность, отдельность от мира. И её неувиденность в том числе. В культуре, где веками женщина мыслила и определяла себя именно через взгляд Другого, трудно понять, как определять себя вне привычной системы ценностей. Чудовище это визуально даже перекликается с образом постаревшей героини Деми Мур из фильма «Субстанция». Сгорбленная спина, обвисшие груди, бесформенные неровные бедра…. «Субстанция» и «Апрель» — фильмы очень разные, но оба сняли женщины-режиссёры, и сближает картины главное: очень наглядное и графическое описание того ужаса, в который превращается мир, где женщина лишена возможности выбирать себя, а должна жить в плену навязанных стандартов. Будь это навязанные стандарты красоты («Субстанция») или навязанные стандарты репродуктивного поведения («Апрель»).

Здесь есть и тема желания, только это уже женское желание, разговор о котором до сих пор усердно подавляется в культуре. Тем ценнее попытки преодолеть молчание. И здесь происходит неожиданное сближение «Апреля» с ещё одним важным женским фильмом недавнего времени — «Babygirl» Халины Рейн, — где главной темой является страх говорить о своих желаниях, подавляемая женская чувственность, попытки снова открыть её в себе. Нина не заводит романа с молодым стажёром, как героиня Николь Кидман, а довольствуется случайными связями с незнакомцами, встреченными на дороге. Отчаянные попытки вымолить у жесткой реальности хоть немного нежности. «Полижи мне», — просит она очередного незнакомца после того, как сделала ему минет. И наталкивается только на приступ агрессии.

В этих столкновениях и противоположностях, пожалуй, главная сила фильма, который весь построен на контрасте ужаса и красоты. Ослепительно прекрасные розовые цветы, которыми любуется героиня. Она же: в виде уродливого двуногого монстра. Невыносимо долгий аборт. Дождь после него. Красота и уродство существуют здесь одновременно, заставляя зрителя переживать весь эмоциональный спектр подлинной реальности.

Демагог — журнал о независимой культуре.

Мы берём интервью у андеграундных режиссёров, выпускаем рецензии на главные книги независимых издательств, рассказываем о новостях культуры, репрессиях, цензуре и релизах, публикуем аналитические материалы о прошлом, настоящем и будущем.

Вы можете помочь рассказывать больше и чаще настоящей живой культуре, подключив ежемесячное пожертвование на Boosty (для тех, кто в России) или Patreon (для тех, кто вне России). Помните, что Демагог — свободный журнал для свободных людей. Мы зависим только от вас!