Конец 2010-х годов в литературном мире нашей страны возник интерес к такому жанру/практике письма/течению/направлению (единого мнения насчёт того, что это, пока не существует) как автофикшн. И с приходом девушек из “Незнания”, появления No Kidding Press и сегодняшних гост:ий из “Автовируса”, которые занимаются распространением автофикшна, читатель:ницы постепенно переставали бояться новой литературы. С ребятами из “Автовируса” я познакомилась на вечеринке, которую они проводили несколько лет назад в Москве в качестве поддержки в непростое для всех время. И это знакомство я считаю судьбоносным, потому что они сыграли важную роль в моём творческом развитии, а также открыли мир современной литературы.
Дорогие, привет! Даже в зуме радостно вас видеть. Очень скучала. Расскажите, как так вышло, что вы вместе вчетвером начали работать над “Автовирусом”? Как вы объединились в одну команду?
Даша: Мы родились, уже зная друг друга (смеётся). А так, мы учились вместе на факультете журналистики МГУ.
Гоша: Мы пришли друг к другу разными путями, познакомились и уже в конце обучения в университете сдружились. После выпуска продолжили общение, и в каком-то смысле наша дружба стала крепче.
Даша: Я училась в одной группе а остальные ребята — в другой, но когда я была на четвертом курсе, то мы стали тесно общаться. И в какой-то момент мы захотели придумать что-то совместное.
Варя: У нас ещё есть легенда, правда я её плохо помню. Вроде, начался ковид, ещё не карантин, но предвкушение чувства катастрофы уже было. Мы собрались у Насти перед этим апокалипсисом поесть сырного супа.
Даша: Из плавленого сырка “Дружба”.
А когда пришли концепция, идея и название вашего вебзина?
Настя: Кажется, название придумал Гоша.
Гоша: Мы хотели придумать проект, связанный с философией. Но перед карантином заметили, что кто-то уже начал создавать проект со схожей тематикой. Решили не повторяться и придумать что-то своё.
Даша: Я ещё вспоминаю словосочетание “virus video”, но само слово “вирус” появилось раньше, чем идея автофикционального вебзина.
Гоша: Возможно, это слово и было первым. Ситуация в мире нас очень встревожила — мы все оказались заперты по домам. И после этого стали думать, с какой стороны подойти. А за полгода до этого интерес у нас вызвал журнал “Незнание”. Благодаря ему мы поняли, что из себя представляет жанр [автофикшна], начали погружаться в него как читатель:ницы и наблюдатель:ницы. Потом мы увидели, что автофикшн на тот момент был не особо популярным явлением, поэтому решили попробовать двигаться в этом направлении. И когда дело дошло до названия, всё сложилось: автофикшн и вирус — получаем на выходе “Autovirus”. У слова “вирус” много дополнительных значений, таким образом мы сделали отсылку к реальности и игру слов с различной интерпретацией и толкованием. Постфактум попадались высказывания, вроде “Слово — это вирус”, “Вирус внутри меня”. Вышло “заражение” в хорошем смысле этого слова.
Я летом слушала лекцию Светланы Лукьяновой про автофикшн (для чайников), и она вас упомянула как первооткрыватель:ниц и популяризатор:ок жанра.
Гоша: Я не соглашусь: немного, но всё же раньше нас появились девочки из “Незнания”.
Настя: Мне кажется, что, помимо “Незнания”, мы восприняли и рост тогда набиравшего популярность (а сейчас, увы, закрывшегося) издательства No Kidding Press, и это также мощно нас погрузило в темы, которые не были ещё так широко раскрыты в русскоязычной литературе, в том числе и автофишкн-подход к письму.
Когда-то и я со своими знакомыми приятельницами пыталась создать локальный журнал. И у нас не было такого тематического отбора текстов, как я привыкла говорить: “Всё лучшее в одном”. И вот мне как не особо опытной каждый раз интересно спрашивать про чужой опыт, как у других складывался опен-колл. Поделитесь историей?
Варя: Это было гениально. Мы не ожидали получить много разных работ, но каким-то чудом нас поддержали люди. Тема первого номера была “Тревога”. Мы получили грандиозное количество работ, двести пятьдесят или двести шестьдесят. Нам присылали поэзию, иллюстрации, много всего интересного.
И это было намного разнообразнее, чем наши последующие опен-коллы, дальше всё стало более или менее гомогенно. А вот первый опен-колл был по-настоящему народным. Например, могу выделить проект-игру сестёр [Галы и Юлии] Узрютовых. Нам было важно обозначить кросс-жанровость нашего подхода, дать разным проектам зазвучать, показать, что автофикшн — более широкое понятие. И в первом отборе текстов у нас получилось это сделать — мы не сковывали себя понятными определениями жанра, хоть нас уже нарекли эксперт:ками и звали поразмыслить о нём. Своим примером мы показали, что можно мыслить масштабнее и включать в само понятие “автофикшн” разные работы.
Настя: Мы не ожидали, что будет так много разных и хороших работ. Я помню, как было тяжело выбирать, особенно когда мы намеренно не мыслили себя эксперт:ками: нам по двадцать лет, только выпустились из универа, ещё и локдаун — делать нечего, ещё на волне энтузиазма копим в себе художественную энергию. И это был способ воплотить проект в реальность. Мы хотели мыслить как сообщество, хотели разговоров на равных, но и тексты нужно было всё равно отбирать. Было настолько тяжело, что нам понадобилась помощь других ридер:ок, но проще не стало. Мы сначала думали опубликовать десять, позже пятнадцать текстов, в итоге вышло — шестнадцать. Непростой, но ценный опыт. Также мы хотели заплатить гонорар, отойти от экспертности и прийти к финансовой поддержке.
Насколько я знаю, вы сотрудничали с издательством Popcorn Books. Да и ты, Варя, помню, работаешь в этом издательстве. Расскажешь, как вообще пришла идея о коллаборации?
Варя: Я пришла работать в Popcorn Books и с Татой Анастасян (тогдашней главной редакторкой издательства) начала обсуждать наш проект. Она сказала, что он классный и предложила сделать что-то совместное. В итоге мы пришли к стандартному опен-коллу. Я точно не помню, но мы совместно вложились в тему и название, и это было непросто, ведь нам хотелось новых разных текстов, но мы не знали, как их объединить под одной обложкой. И как итог — сборник с классными текстами, которые читают, и у которого внушительный тираж — сначала три тысячи, потом с допечаткой до десяти тысяч копий.
Если с важностью опен-коллов всё понятно, то на ваш взгляд директ-коллы могут придать сборнику видимость?
Варя: Это была инициатива издательства. Часто встречающаяся практика, когда для лучшей продажи будущего сборника вы зовете писатель:ницу с именем. И это хорошо срабатывает, особенно видно по тиражу. У нас опубликовались такие именитые литератор:ки, как Ольга Птицева, Евгения Некрасова, Микита Франко. Но самое главное, на мой взгляд, — это помогает новым голосам звучать громче.
Настя: У тех автор:ок, что публиковались у нас в сборнике и ранее, у них самих выходят книги, они становятся более именитыми, как, например, Дарья Трайден, или Алиса Осипян. Поэтому круто, что у них пополняется список публикаций и они могут использовать это для дальнейшего роста и заявок в более крупные издательства из нашего нишевого проекта.
Ещё хочу спросить про последний опен-колл — “После автофикшна”. Как продвигается процесс и что вообще для вас значит приставка “после/пост”?
Гоша: На уровне названия это звучит уже как-то обречённо. Сама идея была несколько амбициозной. Тема сложная в плане реализации: всё резко обесценилось, потеряны многие смыслы и значения, и мы решили, что нам нужно радикальное и амбициозное решение, отсюда идея про “после/пост”. Обстоятельства заставляют нас замолчать, забиться, ничего не делать, обо всём забыть, оцепенеть, но есть и желание сопротивляться. Надо помочь кому-то высказаться. Но мы не понимали до конца, как реализовать эту концепцию. Возможно, с этим и связано длительное молчание.
Настя: Как возникла тема “поставтофикшн”. Есть двойное название — “после автофикшна”, которое латинизировалось и стало “поставтофикшном”, возник неожиданно новый термин. Мы выдвинули гипотезу, что произошла очевидная катастрофа и мы все живем в её последствиях. У нас возникли вопросы, которые мы захотели предложить вместе с нами решить и понять, меняется ли жанр. Когда мы писали пост, то очень долго пытались объяснить, что хотели им сказать, максимально хорошо продумать и никого не напугать. Мы не пытались изобрести новый жанр, а хотели понять, что сейчас происходит с уже существующим. Может ли быть это “после”, или, наоборот, мы ещё только в “до”.
Сейчас выходит много автофикциональной литературы, и может сложится впечатление, что она очень популярна. На ваш взгляд, много ли хороших произведений этого направления выходит сейчас?
Гоша: По сравнению с тем, что было, когда мы только начинали, то, мне кажется, это даже стало мейнстримом.
Настя: Но вот вопрос — стал ли автофикшн этим мейнстримом — для меня очень сложный. Тогда бы писатель:ницы колесили в книжных турах по стране и миру, купались бы в деньгах. А я не вижу, чтобы мы стали частью мейнстрима, хотя люди же сами говорят, что мы популяризатор:ки жанра. Тогда где же наши подписчи:цы, миллионы, ссылки в исследовательских трудах. Автофикшн, конечно, стал таким баззворд: кто-то может написать об этом статью, но на него посмотрят, типа, “Ну, ок”. Критические статьи, вот в “Художественном журнале” вышел номер про автофикшн, осмысление его как жанра, осмысление того, с чем люди работают. Когда мы только начинали, то было много споров о том, должен ли он присутствовать или должен уйти обратно на кухню вместе с женщинами, которые его, в основном, и пишут.
Гоша: Но внутри определённого кружка, хоть в нём и не очень много людей, автофикшн действительно популярный.
Настя: В кругу наших друзей это действительно мейнстрим.
Даша: Для наших друзей это очень круто. (Все смеются)
Гоша: А если посмотреть на исторический контекст, то тот же символизм изначально был кружком друзей, не был супер универсальным направлением или методом, который разделяло бы большинство. Поэтому, я думаю, это вполне нормальная ситуация, и под мейнстримом я понимаю скорее отсутствие табу на использование термина. Если пять лет назад он был сомнительным даже для некоторых друзей и знакомых, то сейчас он более или менее принят большинством: например, когда Анни Эрно присудили Нобеля в 2022 году, то говорили: “О, Нобелевка за автофикшн”. Кому-то это не нравилось, но никто не отрицал сам факт, что премия отметила манеру и метод письма.
После присуждения Анни Эрно премии Виржини Депант написала что она “впервые что-то почувствовала, узнав, кто получил Нобелевскую премию по литературе”. А вы что-то почувствовали тогда?
Варя: В моей голове Эрно давно получила Нобеля. Это было настолько соотносимо с реальностью, по крайней мере моей, и я подумала: “Как хорошо, что всё так, как я чувствую”.
Гоша: Это было каким-то удовлетворением. Конечно же, Нобель не определяет всё на сто процентов, поэтому обычно у нас такое отношение: где-то мы об этом писателе слышали, о другом не слышали — примем к сведению. А в случае с Эрно мы не просто примем к сведению, мы её уже хорошо знали, и поэтому да — были радость и удовлетворение, а также дополнительное подтверждение тому, что всё не зря, потому что интересующее нас интересно ещё кому-то.
Настя: Я даже попыталась найти обсуждение присуждения премии в нашем чате, и мы даже это не обсуждали. А ведь действительно, что обсуждать, всё и так понятно. (Смеется)
Какие стереотипы об автофикшне вас бесят сильнее всего? И что в самом автофикшне бесит?
Настя: Ты же знаешь, мы настолько преисполнились, нас уже ничего не бесит.
Даша: А я сижу и такая: “Меня бесит всё”! (Смеётся)
Гоша: Тут дело такое: либо всё, либо ничего.
Варя: А меня бесит, что автофикшн называют терапевтическим письмом, а ведь это не всегда так бывает. Или то, что любой человек может написать хороший автофикшн: садишься, пишешь — на выходе шедевр. Мне кажется, что так не бывает. А чтобы написать хороший текст, нужно много работы. Я считаю, что автофикшн не обязательно должен быть построен на переживании травмы — это вновь стереотипизация. Но интереснее всего мне размышлять, каким может быть автофикшн, если он не грустный.
Как можно развивать автофикшн вне литературного поля: театре, кинематографе, музыке?
Настя: У нас была лаборатория, которую мы проводили в конце 2022-го года. Мы отталкивались от того, что искусство живёт в постмедиальной эпохе, всё очень пересекается, перетекает одно в другое. И очень часто за искусством стоит идея, концепт, которые автор:ка долго для себя формулирует, в том числе через текст: он становится основой какого-то произведения искусства. И неважно, что это — театр, музыка, кино, современное искусство или даже танцевальные практики. Наша лаборатория строилась на том, что мы с участни:цами писали тексты, а люди, которые были ответственны за их исполнение (перфомативность/актёрское мастерство), придумывали ходы для исполнения текстов. Это можно сравнить с жанром Spoken Word, который тоже довольно часто бывает автофикциональным, некое проживание своей истории в перформативном ключе.
Наверняка у вас есть любимые автофикциональные произведения?
Все (хором): Романы Еганы Джаббаровой (смеются).
Настя: А если честно, то наши предпочтения меняются, трансформируются.
Варя: Ещё у нас есть пост с восхитительной подборкой книг. Это необязательный список, но он в полной мере может познакомить с автофикшном или чем-то близким. В последнее время я путаюсь, что является автофикшном, а что нет, и когда я думала насчёт той же Джаббаровой, по-моему, она сама называет свой роман автофикциональным. Но если бы она не назвала его автофикшном, что бы мы тогда делали? (Смеётся) Ведь всё ещё существует путаница в вопросе, что такое автофикшн. Нужно доказать, что оно таковым является, или мы его вольны сами наделить чертами жанра. Это вызывает большие трудности, и я теряюсь, когда спрашивают, что из автофикшна почитать. Но какие-то канонические тексты, вроде Крис Краус, естественно, хочется называть всегда.
Уже 2025-й год. Мы часто задаёмся вопросом, что нам сейчас нужно. Можете ли сказать, какие тексты нам сейчас нужны и в каких, по вашему мнению, мы все нуждаемся?
Варя: Автофикшн, в котором много революционного потенциала.
Настя: У меня родилось предположение, что да, революционный потенциал нам нужен всегда, но если говорить про “Дуа за неверного”, в нём этот потенциал очень явно прослеживается, он интересен и тем, что, несмотря на большое количество авторского “Я”, в нём очень много других людей. Всё в романе строится на их взаимодействии, а также происходит сдвиг с “Я” на “вокруг меня”, хотя субъективность взгляда остаётся. При этом сохраняется много связей других людей, которые экстраполируются в более глобальные поэтические вопросы и на понятие России, города, в котором она живёт. И это “Я” взаимодействует со многими элементами, людьми, пытается их осмыслить. Не говорю, что это происходит впервые, но это одна из революционных идей, это очень круто и интересно читать. Этим, как мне кажется, книга и увлекла. Часто бывает, что есть интенсивный автофикшн, в нём много авторского опыта. Это абсолютная норма, которую важно балансировать, не чувствовать себя заперт:ой в авторском мире.
Гоша: Нужен автофикшн, где будет не только “Я”, но “Я” и “Другие”.
Варя: Когда я была на презентации Еганы в Берлине, то одна персона сказала, что не хватило объёмности в фигуре брата главной героини, потому что возник вопрос, как ты будешь писать о человеке, когда он умер, ты никогда не была на его месте и имеешь мало представления о том, как была устроена его жизнь. С одной стороны, это очень странный тэйк, но с другой — Егана сказала, что это то, о чём она постоянно думала и что волновало в процессе письма, и в этом она видела большую проблему: как я опишу других так, чтобы это было релевантно, правдоподобно и честно — это правда очень интересный вопрос.
Гоша: Я думаю, что в этом и есть проблема автофикшна нынешнего времени. Более или менее все поняли, как говорить за себя, от себя, но этого недостаточно. Как говорить за других и в поле чистого фикшна — это, конечно, чистая условность. А в автофикшне, где важна честность и установка на искренность, нефикциональность уже сложнее этически. Здесь кажд:ая долж:на решать в рамках своего письма, где проходит граница, которую они могут перейти.
Настя: Но ещё странно, что, несмотря на этот важный и в какой-то степени философский вопрос, для меня образы других людей — и тот же образ брата у Еганы — были объёмными, даже когда не знаешь настоящую картину. Хотя она сама говорит, что пишет из точки “знак вопроса”. Я чувствую так это, но достоверно я уже ничего не узнаю.
А есть писатель:ницы, чьи работы вы хотели бы видеть в своём вебзине?
Варя: Мне хочется новых имён, новых открытий. Это самое клёвое, ведь мы не гонимся за именитостью. Мне кажется, что приятнее получать какие-то новые тексты от новых людей. Это самый большой успех, когда понимаешь, что звезда родилась.
Гоша: Больше интересуют темы и опыт. Нам не так важно имя, потому что, хоть мы никогда не откажемся от текстов наших любимых писатель:ниц, мы, может, неосознанно, но пытаемся сопротивляться слишком большому распространению, хотим оставаться скорее нишевым проектом.