(вербатим из Москвы 2023-го)
Короче, когда вы все уехали, мы ещё по инерции собирались в Сокольниках какое-то время непродолжительное, месяца два–три. А потом у нас случился кризис выбора людей, и мы просто ничтожное количество раз играли в футбол в 22-м году. Всё было очень тяжело, мы часто пропускали, часто мы собирались вдевятером — пять на четыре — а это совсем не комильфо. В какой-то момент меня это достало. И вот у нас очередной сбор — нас девять человек, и десятого никак не получается найти, суммарно где-то около тридцати человек нам сказали нет. Я очень расстроился, и была как будто безвыходная ситуация.
В день футбола я утром просыпаюсь и думаю — что делать? И как будто бы самый простой вариант, который мне приходит в голову — выйти на улицу и найти бездомного человека. Он на самом деле не простой, потом как оказалось. Но я тогда думаю — что может быть проще? Идеальной схемой было бы просто заплатить тысячу рублей, там, пузырь коньяка, что-то в этом роде.
И я выхожу на районе туда на площадочку у храма, где обычно бомжи тусуются, а там никого нет — ни одного бомжа. Посмотрел в другом месте — там тоже. Был март, вроде не было снега, но было так, прохладно. Короче, уезжаю с района, еду на Курский вокзал. На Курском вокзале одни какие-то забулдыги, все бухают, то есть, я понимаю, что эти люди непригодны для футбола, я даже ни с кем не начал, так сказать, переговоры.
Прыгнул на метро, поехал на Площадь трёх вокзалов. Иду сначала по стороне Ярославского и Ленинградского вокзалов и понимаю, что там такой же контингент, как и на Курском. Люди бухие просто в говнище, с бутылками, падают, кто-то спит — думаю: «Не, это не вариант».
Перехожу на сторону Казанского вокзала — там, почему-то, вообще нет бездомных. Думаю — блин, что же делать? Начинаю искать в интернете, нашёл какую-то столовую для бездомных на Китай-городе, ну, думаю, это последняя надежда. Я спускаюсь со стороны Казанского в переход, прохожу мимо и цепляю глазом какого-то молодого чувака с картонной табличкой: «Помогите! Срочно нужны деньги». И я на автомате прохожу мимо него, и понимаю: «Так вот же он! Вот, он мне как будто послан свыше, он сам мне говорит — я готов ехать в Сокольники играть».
Я когда понял — возвращаюсь и вижу, что он бежит по другой стороне перехода наверх. Я быстро за ним, и когда выбегаю наверх, он уже стоит с каким-то мужиком постарше. И я к ним подбегаю, говорю: «Ребят, у меня к вам дело. Это ж ты стоял с картонной табличкой, что нужна помощь? Есть лёгкий способ заработать косарь». Мне второй говорит: «Слушай, парень, ты не понимаешь, у нас тут свои схемы. Нам эти твои косари вообще не интересны». Я чё-то начал с ними отношения выяснять, а он мне говорит: «Если тебе нужны настоящие бездомные, которые в плохой ситуации, ты переходи на сторону Казанского вокзала, и там у торгового центра они постоянно тусуются».
Я возвращаюсь к Казанскому вокзалу, иду к торговому центру, и там действительно много разных парочек бомжей. Они там лежат чё-то, общаются. И я нашёл одного более-менее адекватного, трезвого, как мне тогда показалось. Я к нему подхожу, говорю, что у меня деловое предложение — Игорь его звали. Я говорю: «Такое дело. Ты, вроде, адекватный мужик — нужна твоя помощь. Мы с ребятами играем в футбол, и нам просто позарез нужен сегодня десятый человек на ворота. Значит, мы платим тысячу рублей, я готов привезти куртку, какую-то одежду, еду и пузырь коньяка ставим». Он такой: «Ромыч, я тебя понял. Я — сибирский мужик, я приеду. Мы, сибиряки, народ такой, что мы за свой базар отвечаем. Я ценю слово, понимаешь?»
Мы с ним общались минут двадцать, и он мне повторял, что он сибирский мужик и держит слово. А второе — я ему говорю: «Давай, всё, Игорёк, в семь тридцать здесь, вот прямо здесь». Он говорит: «Да я с места не сдвинусь, я прямо здесь буду тебя ждать». А было где-то два часа дня, я говорю: «Игорёк, слушай, ну холодно, пять часов жопу морозить здесь не надо. Ты уходи, главное — не набухайся». Но он мне твердил все двадцать минут, что он с места не сдвинется и что он охуенный сибирский мужик, который держит слово.
Дальше — проходит время, полвосьмого я приезжаю на Казанский вокзал. Я собрал огромную сумку: куртку, штаны, естественно, пузырь коньяка, косарь подготовил наличкой. Приехал заранее, думаю — всё, я верю в людей, верю в их слово. Тем более, если человек — сибиряк, тем более он мне сто раз об этом сказал. Я его жду — его нет. Я там прошёлся по их пятачку — никого нет, вообще ни одного бездомного. Значит, семь сорок, и я тут понимаю, что Игорёк меня просто наебал, то есть, он, наверно, где-то набухался там и лежит теперь облёванный. Я очень сильно расстроился, потому что всем пообещал уже, что десятого найду, кровь из носу просто. Расстроился, что пошатнулась вера вообще в людей.
И тут ко мне выплывает просто ангел-хранитель. А я сижу на переходе, там, ножками болтаю, думаю, что ж делать — состояние не самое лучшее. И тут выплывает он, и он идёт прямо ко мне. И у меня первая мысль: «Это он. Он сам ко мне идёт в лапы. Даже мне ничего делать не пришлось». Идёт, вроде не шатается, но видно, что такие грязные штанцы у него, такой поёбанный вид, пропитое лицо. И он такой: «Блин, брат, помоги…». Я говорю: «Ты мне был нужен. Ты кто?» Он такой: «Да я Коля».
Я сразу взял инициативу, говорю: «Коль, ты косарь хочешь заработать?» «Конечно». Начинаю ему объяснять: «Ты в футбол играл когда-нибудь?» Он говорит, типа, двадцать лет назад, да. Я говорю: «Неважно. Ты — идеальная кандидатура. Поедешь в Сокольники играть в футбол, постоишь просто на воротах, половишь мячи, если будет получаться. Ты же правила футбола знаешь?» «Знаю». «Ну всё, вот поедешь — полтора часа». Он такой: «Да не-не, это не моя тема». И начинает так пятиться назад. Когда понял, что ему надо там чё-то стоять полтора часа на холоде, он чуть ли не начал убегать.
И я достаю пузырь коньяка из сумки, я говорю: «Коль, а вот если мы тебе пузырёк коньяка дадим, как ты?» Он такой: «Да, за пузырь я поеду. Только дай, пожалуйста, мне щас коньяк». У него прямо глаза заискрились, у него поменялся взгляд, понимаешь. Я говорю: «Не, Коль, так не пойдёт. Смотри, ты сделаешь ровно три глотка, потом мы играем в футбол, а потом бутылка твоя. Делаешь глоток здесь, на Площади трёх вокзалов, второй глоток — у метро Сокольники и третий глоток ты делаешь в раздевалке».
Он согласился, я ему даю пузырь и он делает ебать какой огромный глоток, я таких глотков просто не видел. Он выпивает чуть ли не четверть бутылки. Я говорю: «Коль, Коль, тормози, ты чё, ебанулся? Это что за глотки у тебя? Мы с такими глотками просто не доедем с тобой». Он такой: «Ну извини, никаких условий по глоткам не было».
Значит, он сделал этот сумасшедший глоток, мы с ним прыгнули в метро, поехали, он мне начал рассказывать о своей жизни. Он, там, из Череповца в Вологодской области, понятно, его там кидали много раз, какие-то сложности с родственниками, в общем, классическая история. Значит, мы приехали в Сокольники, он делает второй глоток прямо у метро, глоток опять — ебать какой большой. Мы с ним идём нормально, всё, дошли, тут я захожу в раздевалку и говорю: «Друзья, у нас сегодня необычный гость, человек, который нас всех сегодня выручил — Коля».
Тишина. Заходит Коля. Все не поняли. Потом такие: «Это кто?» Я такой: «Это Коля — бездомный с Казанского вокзала». Все такие: «Романыч, ты мудак? Это чё за перформанс?» Я говорю: «Так никто не может найти десятого, пришлось применить отчаянные такие вот средства». Народ охуел, Марадона вообще не понял — ноль эмоций. Коля сделал третий глоток, у него осталась там где-то половина.
Ну хорошо, ну всё, начали играть. Мы играем, он, блядь, пускает вообще всё, что летит — пятнадцать голов за первый час… У него плохо с реакцией, плохо с координацией, то есть, видно, что человек тяжело жил последние годы, если не десятки лет. Конечно, никто на него не орал, никто ему ничего не говорил. И тут в какой-то момент он включается и начинает тащить. И все такие: «У, Колян, ни фига себе, вот это ты там отбил удар, класс!» И он, может быть, воодушевился, может, так проникся этой футбольной атмосферой.
Но в какой-то момент он подворачивает ногу. Прямо видно, что ему тяжко, он падает. Мы такие: «Колян, блин, мы ж тебе платим деньги, ну соберись, помоги. Понятно, что тяжело, но доиграй пятнадцать минут, типа, не пизди». Он там как-то еле-еле ковылял, уже тяжело было. Было видно, что ему больно.
Мы закончили, пошли переодеваться. Тут он присасывается к бутылке коньяка, начинает чё-то рассказывать про афган, про тюрьму, но особо не наседает, не хедлайнер, так сказать, раздевалки. Но было видно, что уже начинает так потихоньку у него съезжать крыша. Он чёт долго одевается, и я понимаю, что я ж взял какую-то ответственность за него, значит, я его должен проводить куда-то. Все расходятся, и тут Виталя вызывается мне помочь. Типа мы его так под ручки возьмём и вместе дойдём до метро. Отлично, идём.
Мы шли до Сокольников около часа — ты знаешь, обычно идти двадцать минут. Он нам рассказывал какие-то байки, мы делали передышки, садились на лавки, иногда он отпивал коньячка. Значит, мы дошли до БКЛ, и Виталя говорит: «Блин, мне на БКЛ. Всё, я пошёл». И тут я с Колей остаюсь один на один. Я говорю: «Коль, мы тебе обещали еды. Я пойду-сбегаю в Ленту, куплю тебе там сэндвич, банан…».
Я убегаю, естественно, его оставляю один на один с бутылкой коньяка — я уже это не контролирую, я чё, не мамочка же Коле. Купил там какой-то еды, кидаю ему в сумку и говорю: «Коль, давай, мы с тобой прыгаем в метро и едем». Мы с ним доходим до входа, и дальше Колю начинает просто крыть. Он поймал абсолютную какую-то белку сумасшедшую — пока меня не было, он выбухал, вероятно, весь пузырь.
Мы с ним заходим, и он мне говорит: «Рома! Не иди вперёд, я пойду вперёд. Я тебя прикрою. Блядь, не суйся на передовую!» Я говорю: «Коль, ты мудак? Мы с тобой на метро Сокольники заходим, какая передовая? Давай уже, быстро надо заходить». Он такой: «Нет, нет! Блядь, это не наши! Это не наши. Артиллеристы кругом! Артиллеристы! Всё нормально, я тебе прикрою! Останься здесь! Я пойду первый, несмотря на ногу. Я потом за тобой приду».
Я говорю: «Коль, заебал уже, типа, идём в метро, какие артиллеристы нахуй? Чё ты меня прикрывать собрался, тут даже людей нет. Это не Афганистан!» Говорю: «Это не Афганистан, ты сумасшедший? Это мы спускаемся в метро Сокольники с тобой». «Да я всё понимаю, я всё понимаю. Но ты меня пойми — это опасное время, опасное время!» «Опасное время — да, но, пожалуйста, давай побыстрее пойдем».
Короче, вот эта тема, что он меня прикроет, она была все пятнадцать минут, пока мы с ним спускались до платформы. Мы с ним спустились, и я думаю: «А куда мне ехать с ним?» Потому что он уже в говно, он поймал белку. Ну, наверно, он подвернул ногу — справедливо будет его оставить на Комсомольской в медпункте. Наверняка на вокзале есть какой-то там медпункт, да, где ему окажут помощь.
И, значит, мы ждём поезд, с трудом заходим в вагон, садимся, и он сразу засыпает, и засыпает так, что у него… Он, видимо, сморкнулся или что-то, и у него сопля повисла прямо в носу. И такая огромная, как будто это сидел не Коля, а сама сопля. А у меня даже салфетки нет, я думаю — не буду же я ему сопли руками вытирать. И я тоже как-то оделся по-простому: в каких-то рваных кроссовках, какая-то у меня спортивная сумка, ну, я в Сокольниках всегда так одеваюсь, мне по барабану. И мы сидим друг напротив друга: он заснул, у него тут такая сопля, и я тоже с такой сумкой, и тоже как бомж такой. А народу ходит много, хотя время к часу ночи, воскресенье. Думаю — нехорошо, и я его начал будить. Потому что надо понять, что делать дальше. Я говорю: «Коль! Комсомольская через две станции». Ноль реакции.
Я ему бил по щекам, я его тормошил, пытался поднять — а он, сука, тяжёлый — ничего не помогает. Я ему кричал на ухо, я его умолял чуть ли не на коленях. Я кричал: «Коль, пожалуйста, ну я не хочу тебя кидать. Ты же уедешь в депо, тебя отпиздят там, у тебя украдут косарь, у тебя украдут хорошую тёплую куртку. Мне стыдно! Пожалуйста, не вводи меня в эту моральную дилемму. Я потом буду несколько дней плохо себя чувствовать». Никакой реакции. И я понимаю, что я просто ничего не могу сделать, и я ему просто сказал на Библиотеке: «Коль, прости, пожалуйста. Надеюсь, у тебя всё будет хорошо». И я просто вышел, а он уехал куда-то дальше.