— Расскажи, пожалуйста, когда ты начала писать?

— У меня было несколько фальстартов — начинала писать в 5 лет (сказки) и в 16–17 стихи (под воздействием Бодлера), но серьёзно принялась писать где-то в 23–24, уже после окончания Академии культуры Латвии, когда мне казалось, что я уже имею мнение и мне есть что сказать (до этого я постоянно прокрастинировала и уверяла себя, что мне нужно прочитать вот это вот и ещё вот то) — в академии хорошо преподавалась история литературы, философии, этики, эстетики, драматургии и т.д., так что это была хорошая база под начало творчества.

— Что тебя подтолкнуло писать уже серьёзно?

— Это постоянное сверлящее шило самовыражения, как понятно по первому ответу, оно завелось уже в детстве, я постоянно что-то писала (с 5 лет) или рисовала (с 1,5 года), так просто эта алчность самовыражения меня не оставила.

— Кстати, как у тебя сейчас с рисованием?

— На протяжении жизни бросала и возвращалась к рисованию. Лет в 20 я заявила, что «живопись мертва», и перешла на фотографию. В прошлом году вернулась к рисованию и сейчас в серии уже около тысячи работ. Как говорит Марлен Дюма, «я пишу, потому что живопись мертва и потому что я не настоящая блондинка». По-моему, отличный девиз. Готовлюсь к выставке в Риге в 2026 году, надеюсь, что она произойдёт.

— Кто на тебя повлиял?

— Как это странно ни прозвучит — Достоевский (собрание сочинений, сожранное в 17 лет) и Сорокин. Я вообще была уверена, что мне надо писать прозу и романы, даже когда уже начала писать стихи в сознательном возрасте и начала публиковаться. Мой первый роман-автофикшн «Исповедь приманки» вышел в этом году — можно сказать, сбылась мечта идиота.

— Работы каких авторов ты можешь выделить сейчас, за кем следишь особенно пристально?

— Могу сказать, что слежу с большим интересом за творчеством Галины Рымбу и её соавторок по фем-письму. Из прозаических авторов хотела бы выделить недавно почившего Левкина — по-моему это континент, а не человек. Также зачитываюсь прозой Романа Михайлова, который также радует своими кинематографическими работами. Из зарубежных авторок — Клариси Лиспектор, Энн Карсон, Натали Диаз. Интересуюсь современной философией — Поль Б. Пресьядо, Джудит Батлер и т.д.

— Как долго ты пишешь стихотворение? И что это за процесс для тебя? Ты много пишешь? 

— Пишу быстро — в среднем не длинное стихотворение это семь минут, но каждый текст требует долгого размышления. Процесс написания — это скорее уже процесс записывания текста, который сложился в голове. Я пишу в среднем 250–350 текстов в год. Это уже некоторая проблема — перед публикацией приходится сидеть и выбирать.

— Что для тебя критерий хорошего стихотворения и как ты понимаешь, что оно «закончено»?

— Закончено, когда высказана «главная мысль» и композиционно закончено. Я быстро пишу, и обычно происходит максимальное интеллектуальное и эмоциональное напряжение во время письма — сложно даже представить, что можно что-то так не закончить. Я слышу жалобы коллег-поэтов, что вот не получается стихотворение дописать, для меня это вопрос как с другой планеты.

— Когда и как произошёл переход к прозе?

— Я не думаю что это «переход» — это некий шаг в сторону. Внезапно захотелось написать роман в январе–феврале 2023 года, и я написала первый вариант за месяц. Потом полгода ещё доделывала. Так получилась «Исповедь приманки».

— Каково это, писать по-русски в Латвии?

— По сути, это как писать в стол. Например, моя аудитория — это латышская интеллигенция, которая по-русски уже не понимает (может, только люди старше 40 лет). Получается, что чтобы добраться до этой аудитории вам нужно, чтобы вас кто-то переводил и печатал на латышском, а это значит, что у вас уже есть уровень признания и публикации. То есть нужно интегрироваться в литературный процесс, а это занимает довольно много времени (может занять много лет). Мне повезло: году в 2009, меня заметил поэт Сергей Тимофеев и предложил публикацию на сайте «Орбиты» (сайт уже не существует), потом появилась моя первая подборка в TextOnly, потом появилась первая билингвальная книга «Трансферы» (на русском и латышском), изданная «Орбитой» в 2013 году, она была номинирована на национальную литературную премию Laligaba в номинации «Дебют». Можно сказать, так произошла моя интеграция. От начала написания стихов до выхода билингвальной книги прошло десять лет.

— Почему ты выбрала русский язык?

— Так как это мой родной язык, даже сложно сказать, что я его выбрала, скорее он выбрал меня. После начала войны в Украине я начала более активно писать на латышском, мои публичные выступления в Латвии почти только на латышском. Теперь мои стихи уже не переводят с русского для публикаций, я пишу их сама по-латышски. Кроме того, я всегда что-то писала на английском. Но с русским отношения особые — я его знаю лучше всего и мне проще всего передать палитру эмоций посредством русского.

— Как устроено латвийское литературное сообщество?

— Мне сложно проводить параллели с РФ, так как я знаю только об определённом секторе литературной жизни (концентрирующийся вокруг Премии Белого, журнала «Воздух», «Транслита» и так далее). В Латвии есть свои премии, свой Союз писателей (никогда не понимала его назначения и не состою в нём), свой PEN-клуб, свои регулярные литературные издания: сетевые — Punctummagazine, Satori — и печатные издания — Strāva, Domuzīme и так далее. Есть свои фестивали: древнейший Dzejas dienas, один из самых молодых — Page Break, литературный фестиваль Punctum, я также пыталась что-то привнести в фестивальную жизнь Риги и со-организовывала фестиваль «Кровь поэта», и с Дмитрием Кузьминым мы проводили фестиваль «Поэзия без границ».

— Насколько важна для тебя роль среды?

— Как для любого автора на данный момент — всё работает через нетворкинг. Я столкнулась с проблемой — если отсылать подборку стихов на общий ящик редакции какого-либо русскоязычного портала, фактически никогда не получишь ответа (за редким исключением). В таких случаях я выясняю, кому конкретно (из редакции) нужно послать подборку (используя личные связи) и отсылаю её — и её, как правило, публикуют. У меня вопрос, а что делать в такой ситуации начинающему поэту, который знает только общий почтовый ящик? Выходит — ничего. Если нет связей, вас не издадут и ваш голос не услышат.

— Сложно ли найти издателя сейчас?

— На русском вне РФ — очень сложно, фактически невозможно. Но мне недавно удалось издать роман «Исповедь приманки» в издательском проекте NRS, за что спасибо Юлии Подлубновой. На латышском тоже сложно, но возможно, сейчас ищу издателя своей пятой поэтической книги, и пока мне это кажется почти невозможным.

— Что тебя вдохновляет писать?

— Жизненный опыт и хорошая литература. Например, в последнее время зачитываюсь Клариси Лиспектор — прекрасная писательница. Жизненный опыт, видимо, нужно уметь анализировать, подходить к нему с особой оптикой, чтобы вышло что-то написать.

— Я знаю, что ты ещё занимаешься звуком и перформансом, расскажи про эти проекты.

— В последнее время я объединяю перформанс как действо, саунд-арт и поэзию — получаются выступления, которые кого-то способны шокировать. Например, один из последних перформансов «Секс и философия» (по мотивам «Контрсексуального манифеста» Пресьядо) не оставил публику равнодушной, ибо включал в набор реквизитов страпон и некие манипуляции с ним. Я использую атрибутику БДСМ, и это часто имеет сильное воздействие на молодёжь. Хотя получается такой фейк БДСМ — никаких настоящих садомазо действий я не произвожу. Такая атрибутика просто сразу очерчивает отношения власти и подчинённого. Я соглашусь с Пазолини в том, что садомазохизм свойственен любому человеку, и через эту призму говорю об отношении индивида с властью.


Сайт Елены Глазовой: jelena-glazova.com

— Как они связаны с письмом? Или это для тебя отдельные процессы?

— Всё взаимосвязано, каждый перформанс — это расширенное стихотворение. Например — «Сексуальный капитал». Я читаю текст во время перформансов, он создаёт некий ритм и подчиняет себе действо перформанса.

— Какую музыку ты слушаешь?

— Только что-то странное для среднего слушателя, вроде Eliane Radigue, моей любимой композиторши.

— Когда-то ты училась фотографии, занимаешься ли ты фотографией сейчас?

— Сейчас минимально: могу включить какое-то фото в выставочный проект. Фото осталось только как медиум, подчинённый артистическому проекту.

— Что для тебя «артистический проект»?

— Артистический проект — это, видимо, некий гезамкунстверк, где объединяются все регистры моего самовыражения. Мечтаю делать масштабные перформансы по типу немецкой художницы Анне Имхоф, но пока это маловероятно (в Латвии перформанс даже не числится в списке позиций, по которым вы можете подать проект на финансирование, то есть перформанс институционально невидим).

— Как ты считаешь, можно ли научиться писать?

— Для начала надо задаться вопросом, зачем человеку это нужно. Если у человека нет задачи что-то высказать в тексте, при наличии определённой базы данных (прочитанной литературы) можно научиться писать, как Chat GPT, но какой-то «сути» в этом не будет. Мой ответ всегда был — нет, невозможно научить кого-то писать, но сам человек может постараться, и что-то из этого может выйти.

— Какой совет ты дашь авторам, которые только начинают?

— Читать как можно больше, в том числе современную литературу, так вы сможете понять к какой тенденции можете потенциально принадлежать. А также не забывать про нетворкинг — он важен. Без взаимодействия со старшими авторами (при содействии которых вас могут опубликовать) всё будет сложнее. Успехов!