Вся эта потерянность, растерянность
эмигрантская, — говорит Н., — это всё
очень больно, но на фоне Мариуполя
совершенно неуместно.
Линор Горалик
В своей новой книге «Исход-22» (почти «Уловка-22») Линор Горалик поставила перед собой непростую задачу — собрать воедино архив высказываний, переживаний, мнений новоприбывших эмигрантов о новой жизни вне России сразу из четырёх основных локаций: Тбилиси, Ереван, Стамбул, Израиль; в хронологическом порядке — март–май 2022 года.
Книга, если её так можно назвать, поскольку это скорее скомпилированный и более-менее упорядоченный речевой и фейсбучный шум, представляет безусловный документальный интерес. Её работа — пока что, к сожалению, единственное исследование последнего эмигрантского опыта в русскоязычном, да и наверное, в общемировом сегменте. Артефакт, собравший в себя свидетельства нашего непростого времени.
«Исход» точно схватывает главный парадокс новой эмиграции 2022 года: у тех, кто уехал, уже нет права жаловаться. Потому что есть те, кому гораздо хуже. Сам факт возможности уехать стал привилегией. На фоне войн твои дрип-пакеты для кофе и проблемы с дейтинговыми приложениями выглядят неприлично мелкими, но говорить про них всё равно хочется.
В итоге перед читателем как раз манифест права на жалобу, коллективная жалобная книга, какие раньше висели в совковых магазинах и парикмахерских, куда можно было вписать своё недовольство чёрствым хлебом или грубым обслуживанием. Только теперь в эту книгу вписывают жалобы на невозможность жизни — и это единственный способ о ней говорить. Но фраза «позовите менеджера» в этом кино уже не работает.
Горалик применяет радикальный приём: все её персонажи анонимизированы и названы одним инициалом — «Н». Ох и достаётся же этому «Н.» в 2022 году. Таким образом, «Исход-22» представляет собой огромный архив, где индивидуальные голоса сливаются в единый жалобный хор (почти опера Филипа Гласса).
Н. смог уехать, но ему всё равно везде тяжело, и он рассказывает об этом единой сплошной коллективной речью — на первый взгляд, этот приём создаёт «нечеловеческую поверхностность», как будто за бесконечным повторением «Н. говорит», «Н. рассказывает» исчезает индивидуальность.
Возможно, в этом и заключается суть авторского метода. Анонимность здесь работает как психологический защитный механизм. Когда ты — часть группы, легче признаться в том, о чём невозможно говорить от первого лица.
Невозможно сказать: «Я уехал из страны, развязавшей войну, и теперь плачу, потому что в Тбилиси мне грубо ответили на кассе». Это звучит постыдно. Но когда это говорит безличный Н. — один из тысяч таких же, — это становится документом эпохи, фиксацией того, как работает травма.
Благодаря географическому делению книги читатель понимает, где эмиграция проходит легче, а где тяжелее всего и какие подводные камни подстерегают уехавших россиян в разных локациях этой сложной игры практически без возможности сохранения.
Пожалуй, наибольшие трудности вызывает у эмигрантов Грузия — при этом создаётся впечатление, что бóльшая часть москвичей уехала именно туда, однако пребывание россиян в Тбилиси постоянно сопровождает невыносимая неловкость бытия, обусловленная многими факторами, особенно, конечно, чувством исторической вины и искусственностью языкового барьера: «Н. на кассе магазинчика продавщица сказала „Русули!“, развернулась и ушла. Н. Расплакалась, закричала вслед: „Fuck you! I hate Putin!“ Продавщица вернулась», — в этой зарисовке вся абсурдность положения человека, который должен постоянно доказывать, что он не такой русский, как про него привыкли думать, а «хороший русский»; «Н. рассказывает, что в первые дни войны мог радоваться музыке как аудиофил, но не как меломан, то есть получал удовольствие от тембра и звучания, но содержание и смысл проходили мимо, „как в дни траура и положено“».
Еревану посвящена самая маленькая часть книги. В Армении русские чувствуют себя как будто гораздо уверенней, во многом благодаря отсутствию языкового барьера, но всё равно им постоянно чего-то не хватает: «Н. рассказывает про комментарий под хорошим видео о базовых лайфхаках по интеграции в Армении: „Я замечала, что не все объявления в городе дублируются на русском языке. Эту ситуацию надо исправлять“»; «Локальный мем про жалобы в чатах на сложности с поиском в Армении дрип-пакетов для кофе: „Ах, нет дрип-пакетов! Ах, я не могу найти дрип-пакеты!..“ Н. рассудительно замечает, что шутки шутками, но разлад малых рутин дело очень болезненное: „Может быть, если бы не потеря дрип-пакетов, люди бы потерю дома и Родины легче переживали“».
Здесь и начинается самое важное: почему герои книги Горалик всё время говорят о дрип-пакетах, дейтинговых приложениях, уборщицах и курьерах? Почему они не говорят о политике, о причинах отъезда, о том ужасе, который заставил их бросить всё? Потому что об этом говорить невозможно. Срабатывает защитный механизм психики — переключиться на мелкое, бытовое, решаемое. Когда нельзя напрямую пожаловаться на политику своей страны, можно в открытую пожаловаться на отсутствие привычного кофе.
«Сквозная тема: у многих пропала та часть личной жизни, которая строилась вокруг дейтинговых приложений: „Тут другой менталитет, и вообще непонятно, что можно, а что нельзя“»; «У нас были уборщицы и таксисты, помощницы по хозяйству и курьеры, — говорит Н., — и это были мигранты. Нет, мы были хорошие люди, нас корёжило от объявлений „для славян“, мы давали чаевые, и дарили подарки на Новый год, и говорили „спасибо“ и „пожалуйста“, но как часто мы не знали их фамилий и не задавались вопросом — где они ночуют? А теперь этими людьми можем стать мы, да?»
Подобные истории с разными вариациями ждут читателей и из Стамбула и из Израиля.
Как было у группы «Сплин», «лети под музыку джаз, лети, и помни всех нас, и вместе с пением птиц, едва достигнув границ, скажи, что с той стороны никто не хочет войны».
О чём же нам говорят рассказы о неловких приключениях новых эмигрантов? Сложно сказать: перед нами по сути только базовые факты, первые найденные героями слова, бесконечное описание фрустраций и дискомфорта на новом месте.
Сложность ещё и в том, что перед нами довольно ограниченный социологический срез — в основном говорит средний класс, уехавший из крупнейших развитых городов (но всё-таки в большинстве своём из Москвы), поэтому какие-то полноценные выводы сделать из этого материала затруднительно. Но одно очевидно: я не увидел ни в одной из этих историй ни малейшей попытки погрузиться в местную культуру, хотя бы попробовать найти что-то хорошее на новом месте.
Повторюсь, этот сборник свидетельств выживших был бы гораздо понятнее в 2022–2023 годах и мог бы, вероятно, помочь в создании и актуализации коммюнити в новых средах обитания, однако подозреваю, что к 2025 году ситуация уже кардинально изменилась: большинство персонажей книги, скорее всего, к этому времени уже успели вернуться в столь обожаемую Москву, другие же, очевидно, нашли для себя гораздо более подходящие страны и города.
Любопытно было бы, конечно, сравнить, как обстоят дела сейчас и что сейчас чувствуют те же самые люди — но это уже задача для нового исследования.
«Исход-22» ставит перед нами другой, гораздо более важный вопрос — закончится ли когда-нибудь этот исход в принципе? И что должно произойти, чтобы его остановить? Или это, действительно, однажды запущенный процесс, пресечь который уже ничто не сможет? Во всяком случае, книга Горалик однозначно ценна тем, что постаралась отрефлексировать начало этого исхода.