Пятьдесят лет назад, 11 августа 1973 года, на советском телевидении началась трансляция многосерийного фильма “Семнадцать мгновений весны”, снятого Татьяной Лиозновой по одноимённому роману Юлиана Семёнова.

За полвека вокруг сериала стало так много легенд, анекдотов, слухов и историй, что почти невозможно пробиться к тому ростку, что появился тогда, в эпоху брежневского застоя. Однако та толща, наросшая за жизнь Штирлица, нам особенно интересна, ведь именно она осталась в массовом сознании.

Многие помнят, что Макс Отто фон Штирлиц — ненастоящее имя разведчика. И ошибочно полагают, что звали его Максимом Максимовичем Исаевым, однако и это оперативный псевдоним Всеволода Владимировича Владимирова, работавшего советским разведчиком в нацистской Германии и других странах. Полковник Исаев — герой четырнадцати романов Семёнова, написанных в период с 1963 по 1990. А годы действия в романах — с 1921 по 1967.

Штирлиц-Исаев-Владимиров появляется в первом романе в период Гражданской войны, то есть в то время, когда советская власть впервые начинает массово уничтожать своих врагов. Всеволод Владимирович передаёт планы барона Унгерна своему руководству, после чего разведчик будет в Эстонии, Японии, Харбине, Испании, Бразилии и многих других городах и странах. Но главное, конечно, в Германии. Это — часть его службы, о которой известно больше всего, именно она попала на экраны советского телевидения, и именно про неё мы травим анекдоты. 

И важно, что на самом деле романы про полковника Исаева читали и знали далеко не так хорошо, как двенадцатисерийный фильм. И анекдоты сочиняли не про книжного, а про киношного Штирлица.

“Мгновения” выходят в период бержневского застоя, Оттепель далеко позади, нового ничего не предвидится. Да и сам фильм кажется теперь застойно-тяжёлым со всеми его долгими сценами курения, думания, хождения и т.д. Экшеном там и не пахнет. Однако в начале семидесятых годов сам фильм и в особенности его главный герой Штирлиц оказываются важными явлениями в жизни массового советского зрителя. 

Историк культуры и филолог Марк Липовецкий текст “Искусство алиби: «Семнадцать мгновений весны» в свете нашего опыта” начинает так: 

Летом 2000-го, приехав в Москву после четырёх лет отсутствия, я был искренне поражён, увидев на Курском вокзале длинный ряд полотнищ, на которых реклама сигарет “Отечество” (или “Родина”?) сопровождалась изображением курящего эсэсовца.
“Штирлиц”, — догадался я.

Здесь интересно, что этот маленький абзац передаёт сразу в двух плоскостях народную любовь к разведчику: в содержательной (показывая рекламу сигарет с эсэсовцем) и в структурной (повторяя по форме классический анекдот про Штирлица: “«Штирлиц», — догадался я”).

Липовецкий видит в образе героя медиатора, который создаёт архетип ненашего нашего. Он соединяет в себе черты русского (советского) и западного, шестидесятнического и застойного, конформистского и борющегося. Он может в красивой машине ездить по берлинским улочкам и пить кофе в ресторанах, но при этом запекает картошку в своём камине и поёт “Ой ты степь широкая...”.

Вероятно, подобная борьба (хоть и исключительно умозрительная) происходила внутри многих советских граждан: нужно соглашаться с властью, хоть ещё вчера ты слушал, как со сцены кричал Евтушенко. Да и самого поэта уже вряд ли можно назвать борцом за правду. Если совсем недавно нам обещали вернуться к ленинским идеалам, то сейчас мы живём в плотном воздухе, на котором развешаны бесконечные брежневские ордена.

Более того, философ Мераб Мамардашвили сравнивает себя со шпионом в интервью 1991 года:

Я грузин и философ, с юности я нахожусь во внутренней эмиграции. Я хорошо понимаю, что такое быть шпионом. Необходимое условие успешной шпионской деятельности, а нередко и творчества — схожесть с окружающими.

Мало у кого оставалось чувство нормальности жизни, но было важно сохранять видимость нормальности, а иначе тебя раскусят, расшифруют. 

Традиция фильмов про войну в тот момент выходит на новый виток. В поздние сталинские годы вся память о войне вычищалась из общественного сознания. Была установка, что про жертвы говорить нельзя, а нужно говорить про подвиг советского народа, чему посвящена значительная часть книги Евгения Добренко “Поздний сталинизм”.

В период Оттепели произошло смягчение цензуры, появились фильмы, которые хотя бы косвенно, хотя бы иносказательно, но показывают ужас войны. В 1957 выходит фильм “Летят журавли”, который через год станет единственным советским полнометражным фильмом, получившим главный приз на Каннском кинофестивале. В 1959 году появляется “Баллада о солдате” Григория Чухрая про 1942 год. А в 1962 году выходит “Иваново детство” Тарковского. Все эти три фильма создают новый образ войны, где на первый план выходят частные истории людей, которые живут во времена всемирной катастрофы.

В 1971 году Алексей Герман заканчивает снимать свою первую самостоятельную работу “Проверка на дорогах” (тогда она ещё так не называлась), показывая историю русского коллаборациониста. Но режиссёр не угадал со временем: Оттепель кончилась, поэтому картину положили на полку до 1986 года. Да и не факт, что при Хрущёве её осмелились бы показать, а при Брежневе это уже было точно невозможно — память о войне снова изменяется. О Второй мировой начинают говорить те, кто на ней не был. А кроме того, меняется и контекст: холодная война переходит в новую фазу.

Игорь Гулин в своём недавнем тексте о “Мгновениях” пишет так: “В центре сюжета оказывается не столь уж примечательная операция «Санрайз». На деле речь шла просто о капитуляции части немецких войск в Италии, ничем особенно не угрожавшей Советскому Союзу. Однако из эпохи железного занавеса переговоры Вольфа и Даллеса переозначивались как первая ласточка холодной войны — нож в спину, предательский сговор, потребный нацистам и либералам, чтобы предотвратить распространение коммунизма, а при большей удаче — совместными усилиями стереть СССР с лица земли”.

То есть основной конфликт фильма находится не в конце Второй мировой, а в разгар холодной войны. Вероятно, с этим можно связать длинные кадры военной хроники, которые будто отделены от сцен в самой картине. Они служат лишь декорацией для главной коллизии. И Штирлиц снова выступает медиумом, соединяя события 1945 и 1973 годов. 

В 1999 году два исследовательских центра — ВЦИОМ и РОМИР — по просьбе журнала "Коммерсантъ-Власть" задали россиянам вопрос: “За кого из киногероев вы проголосовали бы на президентских выборах?” Призовые места заняли Пётр I, Глеб Жеглов, маршал Жуков и Штирлиц. На это обратила внимание команда политтехнологов Глеба Павловского, и они стали искать подходящую кандидатуру. Самым удачным киногероем они посчитали Штирлица, к образу которого начинает подгоняться Путин.

Сам Павловский в интервью каналу “А поговорить?” на вопрос Ирины Шихман “Насколько Путин изначально был похож на Штирлица, или всё-таки его приходилось делать Штирлицем?” отвечает так:

Нет, какой это Штирлиц! Но идея в том, что кандидат в президенты должен появиться — как будто материализоваться в воздухе — из ниоткуда. Должна возникнуть реакция: “Ах, как я этого не заметил!” И, конечно, у нас была идея, что кандидат появляется, расконспирировавшись. То есть он был тут, но не мог вступить в действие, и вот теперь он выходит на сцену. <...>
Там, где они [люди] не ждали, это очень важно, а они от власти ничего хорошего не ждали, вдруг появляется надежда.

Путин родился в 1952 году, то есть при Сталине, но войну не видел. Это поколение людей, которые играли в войнушки, стараясь быть похожими на своих отцов. В Оттепель он был ещё слишком мал, чтобы её прочувствовать, а период путинской кгбшной активности приходится на брежневский застой, на 1970–1980-е годы. Именно в тогда он формирует свои имперские взгляды. 

Марк Липовецкий пишет об имперскости “Семнадцати мгновений весны”: 

Однако медиация Штирлица только потому и возможна, что все “господа”, которым он служит, объединены имперским интересом. Ведь в чём смысл осуществлённой Штирлицем операции по срыву переговоров между Вольфом и Даллесом? Смысл, не подвергаемый сомнению ни Штирлицем, ни вовлечённым в аппаратную интригу зрителем? Если бы было заключено сепаратное соглашение и немцы капитулировали бы на западном фронте, то послевоенная карта Европы выглядела совсем иначе. На ней точно не было бы ГДР, и советская империя не простёрлась бы от Камчатки до Берлина.

Именно при Брежневе появляются парады на 9 мая, именно в застойном воздухе формируется та память о войне, что существует сегодня, именно в годы холодной войны разделение на нас и коллективный Запад становится идеологией.

В 1975 году Путин заканчивает юридический факультет и отправляется работать в КГБ. В 1976 году лейтенант Путин расследует дело, возбуждённое из-за надписи “Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков!”, которую Олег Волков и Юлий Рыбаков нанесли на Государев бастион Петропавловской крепости, а в 1985 году отправляется разведчиком в ГДР. Но и там он больших успехов не добивается и в 1990 году возвращается в Ленинград.

Максим Максимович Исаев начинает свою карьеру во время Гражданской войны, потом Большой террор, война, разъезды по разным странам. Последний по хронологии роман Юлиана Семёнова про разведчика заканчивается в 1967, в год, когда пост председателя КГБ займёт Юрий Андропов, один из главных символов застоя. При нём Путин и станет чекистом. Однако последний роман выйдет в 1990, он будет про возвращение Штирлица в СССР. В год, когда Путин вернётся на родину. В 1990 году мы попрощаемся с Всеволодом Владимировичем Владимировым и поприветствуем Владимира Владимировича. 

1 августа 1999 года ваххабиты объявили о введении шариатского правления в селах Эчеда, Гакко, Гигатли и Агвали Цумадинского района Дагестана. И уже через неделю началось крупномасштабное чеченское вторжение: более тысячи боевиков под началом Шамиля Басаева и Хаттаба вторглись в Дагестан из Чечни. 8 августа в Дагестане побывал глава правительства РФ Сергей Степашин, однако это не помогло ему удержаться на посту премьера: 9 августа президент Борис Ельцин отправил его в отставку и назначил и. о. премьера директора ФСБ Владимира Путина. 

На этом посту Путин организовал и возглавил операцию против боевиков. Через месяц начались террористические атаки по разным городам России. На что мы ответили бомбардировками Грозного, которые Путин прокомментировал так: “Мы будем преследовать террористов везде. В аэропорту — в аэропорту. Значит, вы уж меня извините, в туалете поймаем, мы и в сортире их замочим, в конце концов. Всё, вопрос закрыт окончательно”.

В декабре 1999 года Путин выпустит в “Независимой газете”, где изложит свои основные идеи, представления об истории, политике и идеологии: “Другая опорная точка консолидации российского общества - то, что можно назвать исконными, традиционными ценностями россиян. Сегодня эти ценности видятся вполне отчетливо”, — пишет он и сразу же их перечисляет: “патриотизм”, “державность”, “государственничество”, “социальная солидарность”, “сильное государство”. То есть Путин себе не изменил, он остался тем же, чем был 24 года назад. Только мы почему-то изменились.

Остаётся последний и главный вопрос: почему в президенты выбрали именно Штирлица? Он жесток, хладнокровен, лицемерен. Наверное, на этот вопрос может ответить беседа Глеба Павловского и историка и философа Михаила Гефтера, опубликованная в 1987 году в журнале “Век XX и мир”, которая озаглавлена “Сталин умер вчера”. Гефтер говорит, что во многом наше сегодняшнее бытие (на момент конца 1980-х, но думаю, что в этом отношении в лучшую сторону ничего не изменилось) определяет фигура Сталина: “Можно ли наши вопросы, наши тревоги, нашу покорность судьбе очистить от Сталина? И не в этих ли историей сотканных и в истории не умещающихся пределах настигает нас его тень, как и призраки мёртвых, не успевших прозреть, сгинувших с кляпом во рту? Что же, державу эту, пределы эти — нам, жертвы и вину — ему одному?”

Сталинское имперство, возведённое в культ и отретушированное, и есть главный образ XX века. В “Мгновениях”, в “Место встречи изменить нельзя” и прочих подобных картинах нет борьбы с политическими диссидентами, нет ГУЛАГа и мрака 1930–1940-х годов. Есть только доблестные разведчики и милиционеры, воспитанные в раннем СССР, в псевдо-романтическое время борьбы за правду и свободу.

Штирлиц знаменует собой всю советскую эпоху, не зря ведь он существует с 1921 года. После чего плавно передаёт свои права другому чекисту, но уже менее одарённому. И новый Штирлиц уже поставит на своё знамя 9 мая и борьбу с коллективным Западом, постепенно трансформируясь из интеллигентного красавца-разведчика в маразматичного деда, охваченного безумной идеей восстановления несуществующей страны.